Эммануэль
Шрифт:
Такое умозаключение заставило ее громко рассмеяться, и она забыла о своих огорчениях.
– А что значит любовник, сударь?
Он вежливо улыбнулся, встретив этот вопрос как кокетливое дамское остроумие. Но Эммануэль разъяснила ему проблему точнейшим образом, не упуская интимных деталей, поражаясь своей полной открытости перед этим чужим, хотя и слившимся с ней в танце человеком. Она без всякого стеснения выкладывала ему все свои тайны, которые не были открыты не только Жану или Мари-Анж, но даже что было особенно удивительно – и Марио.
Теперь ее кавалер заинтересовался по-настоящему. Он стал вытягивать из Эммануэль самые дотошные подробности, и она
– Я вижу, вы придаете большое значение терминологии, – сказал он в конце концов. Они продолжали кружиться, тесно прижавшись друг к другу. – Итак, вы не можете определить, кто из ваших мужчин мог бы считаться вашим любовником. Думаю, что тот сиамский парнишка вполне был им, ну и пассажиры в самолете, и рикша. А вы как считаете?
– Я думаю, вы правы, – задумчиво проговорила Эммануэль. – А мои партнеры по танцам в Париже?
Она заметила, что он, по забывчивости или из деликатности, пропустил Марио.
– Вот здесь есть небольшая разница. Наслаждение, которое вы им дарили, было в известной степени формой отказа. Может быть, здесь и есть точка различия. Вы ведь не шли им навстречу, чтобы остаться верной своему мужу. И это, я думаю, отличается от того случая, когда вы ласкали молодого сиамца?
– Но я чувствовала себя верной мужу и тогда, когда занималась любовью с какой-нибудь девушкой. Как вы объясните мне это?
Но он не стал ничего больше объяснять. По нему было видно, что ему пора от теоретических выкладок переходить к практическим занятиям. Он так крепко прижал Эммануэль к себе, что она тоже забыла о теории. Их губы встретились, и она думала теперь только о наслаждении. Она выставила ногу, и та сразу же оказалась сжатой его ногами. Вот так, шаг в шаг, прижатые друг к другу могущественной силой, они продолжали двигаться по кругу, но их движения уже мало напоминали танец.
Изредка они сталкивались с танцующими парами. Занимались ли и те подобными ласками?
И вдруг глаза Эммануэль словно раскрылись, способность воспринимать окружающий мир вернулась к ней. Но странная вещь: как похожи на нее другие танцующие женщины (их было пять или шесть), словно она отражалась в огромном многостворчатом зеркале. И в каждой створке были такие же красивые, в такой же прозрачной одежде, с такими же распущенными по обнаженным плечам черными волосами, создания. И каждая неотступно следила за нею.
Интересно, подумала Эммануэль, а как они выглядят, когда занимаются любовью. Как хотелось бы насладиться этим упоительным зрелищем! Однако ее партнер, очевидно, решил, что такой спектакль должна дать именно она. Не выпуская ее из своих объятий, он выплыл с нею на примыкавшую к залу просторную террасу. Общество гостей там было гораздо многочисленней. Выпустив ее из объятий, он опустился на крытый зеленым шелком стул и привлек Эммануэль к себе так, что она прижалась ногами к его коленям. Он раскинул полы греческого одеяния, показались стройные ноги; еще одно движение – и Эммануэль уже всего лишь всадница, оседлавшая своего незнакомца. И в ту же минуту, когда низ ее живота обожгло прикосновение горячего крепкого тела, она услышала приказ:
– А теперь попросите, чтоб я взял вас!
– Да, – простонала Эммануэль. – Возьми меня!
– Громче! Так, чтобы все могли услышать!
Она откинула назад голову и выкрикнула:
– Возьми меня!
Он не отставал:
– Еще! Повтори! Громче!
Она подчинилась, и привлеченные этим криком зрители стали наблюдать, как
Обессилевшую и послушную, он все еще держал ее в своих крепких руках, пока чувства снова не вернулись к ней. Он не торопился, однако, покинуть ее, опять заставил ее извиваться, подпрыгивать, пронзая ее два, три, десять, двадцать раз. Стоны вырывались из гортани Эммануэль; впившись зубами в ее плечо, мужчина изливался в нее, и она, подстегиваемая обжигающими ударами, взмывала ввысь, словно молодая орлица.
Кто-то из зрителей попросил внезапно любовника Эммануэль отпустить ее с ним. Она привстала навстречу. Она даже не успела подумать о том, кому она так много рассказала о себе, как уже видела себя как бы со стороны подающей руку новому пришельцу, идущей вслед за ним в услужливо распахнутые перед ними двери. Появился слуга с подносом:
– Вуаля, – сказала она себе, надкусывая пирожное. – Вот я и совершила это с совершенно посторонним человеком. А теперь собираюсь повторить еще с одним. Не знаю, можно ли двигаться вперед более решительно.
Ее новый обладатель стоял перед ней, и при свете стоящей на столике лампы с довольным видом рассматривал свою добычу.
– Я искал вас целый час, – вздохнул он.
– Меня, вы сказали? Именно меня? – удивилась Эммануэль. – Я думаю, здесь хватает и других одаренных в этом смысле особ.
– Возможно. Но я пришел сюда только ради вас.
– О, понимаю. Марио раструбил повсюду…
– Вы совсем не похожи на других женщин.
– Чем же я отличаюсь от них?
Он снова вздохнул:
– Я все еще не могу поверить, что вы здесь. Что я могу видеть вас под вашим платьем совершенно обнаженной…
Внезапно Эммануэль надоел этот унылый певец.
– Вы можете видеть меня еще более обнаженной. Каждое утро. На пляже.
Ее глаза уже бегают кругом, стараясь отыскать кого-нибудь, кто мог бы ее избавить от докучливого собеседника. Куда запропастился Марио? Как гнусно с его стороны бросить ее здесь на милость всяких кретинов!
Она убегает. Она идет прямо вперед. Она проходит мимо людей, у которых как будто нет другого дела, чем слоняться по дворцу, не обращая на нее никакого внимания. Словно здесь собрались два братства, каждое из которых ведет жизнь по своим правилам, совершенно не соприкасаясь с другим. Это ощущение вызвало в памяти Эммануэль старый замок на Луаре. Вместе с туристами шла она вслед за гидом, не слушая ни его объяснений, ни оживленных перешептываний ее товарищей по поездке. И вдруг на лужайке возле замка она увидела владельца. Он сидел за маленьким столиком, попивая чай, поглаживая собаку и не обращая никакого внимания на проходившие мимо толпы туристов…
Двое мужчин в смокингах и молодая женщина в вечернем платье остановили ее, пытаясь что-то объяснить на нескольких языках. Наконец один из них, перейдя на вполне приличный французский, поведал ей, что они ищут подходящую девушку, чтобы вне дворца, на какой-нибудь лужайке, составить «четверку». Предложение выглядело соблазнительным, но именно сейчас, когда случай сам подвернулся, она заколебалась: может быть, не надо так легко откликаться на приглашения.
Пока она размышляла, появилось другое трио и, не говоря ни слова, потащило ее через анфиладу комнат. Эммануэль не успела опомниться, как оказалась перед полуоткрытой дверью, из-за которой доносились взрывы смеха и музыка. Они вошли, и картина, развернувшаяся перед Эммануэль, заставила ее вскрикнуть от изумления.