Эммелина
Шрифт:
Миссис Магвайр – в девичестве Айвори Стоун, дочь Элайи Стоуна, поверенного корпорации «Саммер», человека, как говорили, глубоко набожного и не только требовавшего такой же набожности от других, но и следившего, насколько усердно они ее проявляют. Айвори была любимой дочерью Элайи Стоуна, а его неприязнь к Магвайру была так велика, что бросалась в глаза даже случайному человеку, видевшему их вместе на фабрике.
Стивен Магвайр приехал в Лоуэлл в 1822 году с ирландцами, нанявшимися рыть и расширять каналы. Эти работы проводились, для того чтобы в должной мере снабдить водой фабрики. По завершении их Стивена взяли на строительство самих фабричных зданий. Он был единственным из тех первых ирландцев, оставшимся позже и на самой фабрике, в ремонтной мастерской корпорации «Саммер». Работая там, он привлек внимание
Стивен и Молли издавна были на ножах, отношения не улучшились и когда она вышла замуж, но мужчины отлично ладили на работе, и, когда фабрика открылась, Стивена сделали мастером и главным механиком ремонтного цеха. В эту пору он встретил Айвори Стоун и принялся за ней ухаживать, вопреки яростному сопротивлению ее отца. Поговаривали, что Элайя Стоун согласился на брак только лишь потому, что Айвори грозила в случае отказа выйти за Стивена по католическому обряду и переехать с ним в Эйкр. И тогда Стоун сдался, но при условии, что молодые поселятся в его доме. И до сих пор Стивен, Айвори, четверо их детей, вдовец мистер Стоун и его незамужняя сестра живут все вместе.
В последующие годы Стивен Магвайр перепробовал все мужские профессии на фабрике, поскольку тесть настаивал на необходимости до тонкостей представлять себе работу всей Корпорации в целом.
Из того, что Эммелина могла понять по разговорам в общей комнате, явствовало: мистер Магвайр скорее нравился девушкам, чем вызывал уважение. Что-то в его сердечно-шутливой манере, в стремлении поболтать, всегдашней готовности развлечь историями и шутками удерживало их от почтительного отношения, так естественно устанавливавшегося с другими мастерами. Но Айвори Магвайр пользовалась всеобщим уважением. Стивен когда-то обмолвился, что у его жены такой острый глаз на несправедливость, что она распознает ее даже в Лоренсе, успеет со стеком в руках встретить на Потакетском мосту и ни за что не пропустит в Лоуэлл. Высказывание это было воспринято всерьез и среди девушек использовалось для иллюстрации того, что, как известно всем и каждому, совесть миссис Магвайр всегда на страже.
Вместе с женой другого мастера, Филоменой Уайтхед, она создала библиотеку и лекторий, куда приезжали такие ораторы, как мистер Эмерсон и мистер Грэхем. Кроме культурной деятельности, ее волновали здоровье и духовное благополучие жителей Лоуэлла, и она принимала активное участие в деятельности епископальной церкви. Была она и членом комитета, боровшегося за открытие бесплатной больницы для фабричных рабочих. Рассказывали, что миссис Магвайр очень остро воспринимала несправедливость положения, при котором женщины оставались неграмотными, а мужчины, пусть даже и менее способные, легче имели возможность получать образование. И даже то, как она одевалась и как вела себя, внушало доверие. Несмотря на богатство, она неизменно носила простое черное платье, похожее на «форму» работниц с фабрики, не надевала украшений и не пользовалась притираниями, хотя это и начинало входить в моду среди дам ее круга. Наконец, говорили, что она держала себя с большим достоинством в неприятной истории с Люси Шортер, уволенной года три назад по причинам, «связанным с мистером Магвайром». В этот период она сочла своим долгом быть рядом с мужем везде, заезжать за ним по вечерам на фабрику и, как никогда, подчеркивать свою привязанность к нему. Миссис Магвайр ежегодно устраивала рождественский чай для фабричных девушек, для тех, кого она имела обыкновение называть «мои друзья», хотя само собой разумелось, что ее дружба, в отличие от милосердия, была ограничена исключительно этими моментами.
Ближе к концу второй недели в Лоуэлле Эммелина, попросив у Хильды листок бумаги и перо, взялась-таки за письмо к матери. Сообщила, что работа тяжелая, но она в общем справляется, что девушки славные, что в конце декабря она уже вышлет деньги из своего первого заработка. Закончив, она изумленно уставилась на страничку. Сколько раз в неделю в голове проносилось: «Я непременно должна рассказать обо всем этом маме». А письмо оказалось шестью строчками, причем последнюю заполняли приветы братьям и сестрам и выражалась
Свое второе воскресенье в Лоуэлле она провела в Первой свободной баптистской церкви вместе с Фанни, которая вообще-то была методисткой, но сказала, что с Эммелиной охотно сходит в баптистскую. Фанни одолжила ей шляпку. Она любила красиво одеться и, так как не должна была ничего отсылать домой, имела нарядов больше, чем почти все другие девушки. Она предложила Эммелине и шаль, но та почувствовала: правильнее отказаться. А вот шляпку взяла – было уже понятно: без шляпки любая девушка выглядит деревенщиной.
Путь в церковь был ее первой настоящей прогулкой, и оказалось, что идти трудно, так как ноги отекли и башмаки немилосердно жали. Зато день стоял ясный и солнечный, и смотреть вокруг было одно удовольствие. Церковь находилась на Мерримак-стрит, и, направляясь к ней, они миновали ряд модных лавок, в витринах которых было так много привлекательного для глаз: платья, украшения и даже прежде никогда не виденная Эммелиной мягкая мебель. Уличная толпа тоже вызывала интерес. Люди шли в церковь в великолепных суконных накидках, парадных костюмах. У многих женщин длинные уличные жакеты были так изумительно сшиты, что, если б не толстая ткань, их можно было принять и за платья. Ну и, конечно, шляпки. Каких только шляпок тут не было!
Несколько раз их окликали молодые люди – знакомые Фанни. И никакие слышанные раньше сплетни не могли помешать восхищению Эммелины изяществом и непринужденностью Фанни. Представив Эммелину как подругу, Фанни весело принималась болтать обо всем: о фабрике, о разных людях, работавших раньше в Лоуэлле. Прежде чем перейти к Саммеру, Фанни служила в корпорации «Бутт» и знала на удивление много народу. Расставшись с очередным знакомым, она немножко насмешливо, но добродушно рассказывала Эммелине о каждом. Один был красавчик, другой хорош на работе, третий прекрасный танцор, но уж очень непостоянен. Особо существенным фактором Фанни считала внешность. Сама она, в общем, большой миловидностью не отличалась, но, с точки зрения Эммелины, была красоткой: нарядная, оживленная, брызжущая весельем.
Как было бы чудесно подружиться с девушкой, доброй, как Фанни, но и рассудительной, как Хильда, – думалось невольно. А если Хильда вдруг возьмет и предложит дружбу, тоже будет хорошо. У Хильды нет близких подруг, но ее все уважают. А с Фанни едва общаются, да к тому же еще критикуют. Оказавшись подругой Фанни, она не будет своей в Лоуэлле. Родной дом остался где-то вдали, нового не появилось, и некому было заменить членов ее семьи, хотя, пожалуй, мистер Магвайр и казался подчас не мастером-работодателем, а добрым, любящим родственником. Однажды ей даже приснилось, будто он правит отцовской повозкой, едучи мимо лесопильни, что у дальнего края пруда.
Внезапно прямо перед ними, на углу, возникло тяжелое, на крепость похожее гранитное здание. Двери были открыты, люди вереницей поднимались по ступенькам, но почему-то Эммелине все еще не приходило в голову, что это и есть церковь.
– Ну вот, – заявила со вздохом Фанни, глянув в последний раз на ясное синее небо, словно много недель не сумеет его увидеть, – вот мы и пришли!
Эммелина испуганно посмотрела вверх и увидела крест, тоже каменный.
– Но это же совсем не похоже на церковь! – вырвалось у нее.