Эмпириомонизм
Шрифт:
Сумма опыта, богатство переживаний и с количественной, и с качественной стороны определяется отношением организма к его среде. Там, где между организмом и средой имеется полное равновесие, где соприкосновение организма и среды не представляет разницы в напряжениях энергии, там вообще нет почвы для переживаний: организм как бы не существует, сливаясь в безразличии со своей средою. Всякое переживание есть различение, и жизни нет там, где нечего различать. Но лишь только среда и организм выступают как энергетически неуравновешенная комбинация, лишь только имеется разность напряжений энергии, лишь только возникает определенный поток энергии между обоими комплексами — организму есть что переживать, безразличие сменяется жизнью.
Но пытаясь стать на эту точку зрения, мы сталкиваемся с целым рядом предрассудков, порожденных поверхностными аналогиями и недостаточным анализом. Эти предрассудки можно формулировать так: вера в реальную жизнь без переживаний, мысль, что переживания — только эпифеномен*, побочное явление жизни.
До сих пор преобладает дуалистическое понимание жизни: физиологическая жизнь организма и его «психические переживания» рассматриваются как две совершенно различные области, нигде между собой прямо не соприкасающиеся, хотя и связанные определенной зависимостью. Зависимость эта, чаще всего обозначаемая как «параллелизм», в личном опыте оказывается, однако, неполной, прерывающейся; в целом ряде случаев изменения нервного аппарата протекают без всякого заметного отражения в психике, в сфере сознания. Только незначительная часть мелких и постоянно действующих на нервную систему раздражений порождает заметные «впечатления»; а в периоды временного прекращения психической работы жизнь физиологическая остается, по-видимому, совсем освобожденной от связи с «психическими переживаниями». Таким образом, переживания эти как будто представляют действительно только «эпифеномен» жизни, неизвестно откуда берущуюся и неизвестно куда исчезающую прибавку к ее физиологическим проявлениям. Выясняя же границы этого эпифеномена, можно найти много оснований считать их очень узкими по сравнению с громадными размерами биологического мира вообще.
Естественно предположить, что сложность переживаний психического организма соответствует сложности нервно-мозгового аппарата, с состояниями которого они связаны. Но при этом сам собою является вывод, что таких переживаний вовсе нет там, где нет нервно-мозговой системы, т. е., например, у всех Protozoa и у многих низших Metazoa. И так как даже у человека с его необычайно сложной нервной системой переживания эти наблюдаются не всегда, а только при наличности целого ряда условий и чрезвычайно легко прерываются, то можно, по-видимому, принять, что и существование центрального нервного аппарата, вообще говоря, не составляет еще достаточного базиса для заключения о том, что имеются «переживания». В результате получается нельзя сказать чтобы очень стройная и гармоническая картина: перед нами два типа жизненных процессов, совершенно неоднородных по содержанию; один из них выступает повсюду, а другой — в некоторых сравнительно немногих случаях, как своеобразное дополнение первого, связанное с ним определенной для каждого частного случая, но в общем нередко прерывающейся зависимостью.
Однако если нестройность картины и оскорбляет наше эстетическое чувство, то это, по-видимому, еще не говорит ничего против ее объективной верности; основанием же ее служат, по-видимому, вполне несомненные факты опыта и вполне законные аналогии, без каких вообще не может обойтись познание.
Критика всякой познавательной концепции сводится к двум моментам: критика обобщений и выводов с точки зрения опыта и критика самого лежащего в основе их опыта с точки зрения его связи и закономерности. Понятно, что начинать надо с последнего момента, потому что только проверенный, освобожденный от ошибок и иллюзий опыт является надежной основой для критики познания. В занимающем нас вопросе этот момент является особенно важным.
Прежде всего необходимо установить наиболее прямую и непосредственную форму зависимости между «переживаниями» организма и его «физиологическими процессами» — задача, решение которой связано с немалыми трудностями. Было бы, например, ошибочно принять за такую форму зависимости связь между сложностью нервно-мозгового аппарата, с одной стороны, разнообразием и полнотой переживаний — с другой; это было бы ошибочно уже потому, что при самой развитой нервной организации — у человека — наблюдаются не только сложные переживания, но рядом с ними также весьма простые и элементарные, не только интенсивные, но и очень слабые, не только определенные, но и очень смутные. Поэтому бесполезны были бы всякие попытки дедуктивно установить, насколько сложный и развитой центральный аппарат нужен для того, чтобы жизнь организма осложнилась «переживаниями», и в каком месте лестницы живых существ они вообще возникают. Для решения вопроса о психофизическом параллелизме жизни необходимы более точные и более прямые аналогии.
За пределами нашего непосредственного психического опыта всякие переживания — следовательно, вообще все не наши переживания — становятся доступны нашему познанию лишь косвенным путем — посредством высказываний*. Определенная и постоянная связь наших собственных «психических переживаний» — наших восприятий, представлений, стремлений, эмоций — с нашими двигательными реакциями служит основой для объединения нашей психической жизни с жизнью других существ, основой для «взаимного понимания» того, что переживается нами и другими. С анализа высказываний, в их связи с непосредственными переживаниями, и начинается критика психического опыта.
С самого начала здесь возможен вопрос, насколько вообще законно и правильно к наблюдаемым высказываниям других организмов присоединять переживания, подобные нашим собственным. Вопрос этот разрешается очень легко: наибольшая часть нашего опыта дается нам через чужие высказывания, путем такого их «понимания», и оно же служит для нас способом проверять и контролировать свой непосредственный опыт опытом других людей. На понимании высказываний основывается, таким образом, вся система объективного познания, и так как она в своем целом не впадает в противоречие ни с самой собою, ни с жизнью вообще, так как на ней мы можем с успехом строить свою практическую деятельность, то нам остается только принять эту систему, а вместе с ней мы должны принять и наш постоянный способ «понимать» высказывания, присоединяя к ним, как их необходимое дополнение, восприятия, представления, стремления, эмоции, вполне аналогичные нашим собственным [22] .
22
Само собой разумеется, что всякое частное высказывание одного организма может быть «неправильно понято» другими, вследствие, например, различия их опыта, их физиологического строения и т. п. Но в этом случае для восстановления познавательной гармонии и для устранения практических противоречий требуется только вместо одних переживаний подставить другие, т. е. надо опять-таки «понять» высказывания, только иначе, чем они прежде были поняты.
К высказываниям принадлежат отнюдь не одни только специализированные «формы выражения», как речь, мимика, искусство, но все вообще двигательные реакции организма, которые мы можем «понять» в связи с психическими переживаниями [23] . Если, например, мы видим человека, выполняющего какую-нибудь работу, то в его действиях мы находим для себя целый ряд высказываний: они ясно выражают наличность, во-первых, восприятиявсех объектов и орудий его труда, во-вторых, представленияо некотором желательном преобразовании этих объектов как о «цели», в-третьих, стремлениядостигнуть этой «цели» и принятого решения в этом смысле. Все такого рода практическиевысказывания имеют не только не меньшее значение, чем «теоретические», например словесные, но даже значение основное по отношению к этим последним: речь, мимика и другие специальные формы выражения возникают на почве практического объединения человеческих действий; общественный труд людей есть первичная область их общения, а стало быть, и высказываний, социально-технический процесс порождает необходимость гармонического объединения опыта различных людей. Сотрудничество в разнообразных его проявлениях — основа социального опыта [24] .
23
Мы думаем, нет надобности выяснять, что в основе «выражающей» реакции, даже произносимого слова лежит определенный комплекс мускульных сокращений, реакция двигательная.
24
Здесь нет возможности дать обстоятельное обоснование идеи о первичном характере практических высказываний, да и нет необходимости в этом. Идея эта вытекает из историко-монистической концепции социального процесса и находит себе достаточно подтверждений в современных научных воззрениях вообще (например, в учении Нуаре о происхождении корней, в анализе связи техники и познания у Эрнста Маха и т. п.).
Отметим, что Авенариус, основывающий на анализе высказываний свою теорию познания, понимает под «высказываниями» преимущественно или исключительно словесные, мимические и т. п., причем упускает из виду высказывания практического характера, которые он рассматривает только со стороны их непосредственного практического значения («ectectosistematische Anderungen», «appetitives Verhalten» и т. п.). Впрочем, в «Критике чистого опыта» он вообще прямо не выясняет, что именно понимает под «высказываниями».
Но за всякой ли двигательной реакцией организма можно предполагать соответственные переживания, и всякое ли переживание выражается в двигательных реакциях? Каждый из этих вопросов требует особого и внимательного рассмотрения.
Из непосредственного опыта нам известно, что очень многие из наших переживаний, громадное большинство их, протекают без всяких «высказываний», без всяких заметных двигательных реакций. Из этого очевидно, что сфера переживаний несравненно шире сферы высказываний. Но насколько шире и каково ближайшее соотношение обеих? Это может выяснить психофизиология.
Всякая мускульная реакция, а следовательно, и всякое высказывание предполагает нарушение равновесияэнергии центрального нервного аппарата, потому что осуществляется путем иннервации*, потока нервной энергии от центра к периферическому двигательному аппарату, а при равновесии системы поток этот, очевидно, не мог бы возникнуть. Равновесие же зависит от непрерывного и всестороннего соответствия между «питанием» системы и ее «работой», т. е. между ассимиляцией энергии из окружающей среды и затратами энергии, ее переходом в окружающую среду. Таким образом, высказывание обусловливается тем, что Авенариус называет «жизне-разностью»*, т. е. неполным совпадением «питания» и «работы», частичным или общим для системы перевесом ассимиляции над затратами энергии или наоборот, — колебанием энергии системы вверх или вниз от данного ее уровня, выражающего жизненное равновесие и психическое безразличие.