Энциклопедия мифов. К-Я
Шрифт:
Один, разумеется. Вальяжный, упитанный, словно бы со страниц сборника карикатур сошедший чертик.
Наконец, нервы не выдержали. Руки моего двойника, не дожидаясь хозяйской команды, затеребили тугую задвижку. Преодолев первое препятствие, он потянул на себя примерзшую створку окна. Борьба была долгой; не обошлось без жертв. Угол ставни разлетелся в щепки, ноготь на среднем пальце левой руки превратился в кровавое месиво, ладони заалели царапинами: одна шла параллельно линии судьбы, другая накрест перечеркнула линию жизни. Опытный хиромант, пожалуй, призадумался бы, но мой двойник отличался ослиным упрямством: он не успокоился, пока не распахнул окно настежь и...
Ну да, ну да. Все это лишь
Он мрачно ухмыльнулся, осматривая искалеченные руки. Отправился в ванную, взял с полки пузырек с перекисью водорода, ватный тампон, бинт. Сосредоточенно морщась, обработал раны, кое-как перевязал пальцы, помогая себе зубами и даже коленом. Погасил свет. Вернулся в комнату. Закурил. Сделав несколько затяжек, выбросил сигарету в сугроб и осторожно закрыл окно. Лег навзничь на узкий диван, с головой накрылся клетчатым пледом. И лишь тогда из груди его вырвался, наконец, сдавленный вой. Звук получился тихий, зато совершенно нечеловеческий; соседи, что жили снизу, сверху и справа не проснулись, но дружно застонали во сне, квартира же слева, по счастию, пустовала.
"Это кричал не я, - удивлено подумал человек под пледом.
– Я так не умею, это не мой голос. И потом, я уже давно научился терпеть... Что ж, если я - очередная свинья, одержимая демоном, то демон сей, безусловно, несчастнейшее из существ".
Глава 19
Мом
В греческой мифологии божество злословия.
– Макс, утром я была на рынке...
– Алиса сопроводила сие сообщение столь драматической интонацией, словно посетила, как минимум, публичную казнь.
– Угу, трудно было не заметить, - благодушно подтвердил я, демонстративно поглаживая живот.
– Мой тебе совет: повтори этот подвиг, и чем скорее, тем лучше. Я, видишь ли, как раз дегустировал твои покупки... Виноград, кстати, оказался кислым, а боххи, наоборот, переспелыми. Пришлось все это съесть, чтобы вы не мучились. Так что с тебя причитается... и не только с тебя. По моим подсчетам, я спас, как минимум три человеческих жизни. А может быть, и больше: за вашими ночными гостями не уследишь...
– Спаситель ты наш! Спорю на что угодно: ты ведь даже не помыл фрукты перед тем, как отправить их в свою ненасытную утробу!
– Не помыл, - каюсь. И тут же нахожу достойное оправдание: - Микробы очень калорийная штука, а я у нас худой...
– Нет здесь никаких микробов. Ты ври, да не завирайся. И вообще, ты будешь меня слушать, или нет?
– А у меня есть выбор?
– Еще чего не хватало!
– невозмутимо отрезала она.
– Макс, на рынке убили человека. Он выбирал вино, и торговец всего на несколько секунд отвернулся, чтобы нацедить стаканчик ему на пробу. Протягивает стакан, а покупатель уже лежит на земле, и рядом никого.
– Погоди-ка. Ты хочешь сказать, что этот человек действительно умер? И сейчас на базарной площади лежит труп, мертвое человеческое тело?
– Что там происходит сейчас, я не знаю, - сухо ответила Алиса (она терпеть не может, когда ее перебивают).
– Пока я была на рынке, мертвое человеческое тело там действительно лежало, можешь быть уверен. Собственно, никто не мешает тебе пойти и посмотреть. Это кресло, насколько мне известно, не намазано ни медом, ни клеем.
– Да, действительно, - соглашаюсь, не без сожаления покидая вышеозначенный шедевр мебельного искусства.
– Пойдешь со мной? Показывать дорогу, держать меня за руку, подносить нюхательную соль, когда я побледнею, зашатаюсь и схвачусь за колонну...
– Нюхательную соль?
– развеселилась Алиса.
– Что за дрянь такая?
– Понятия не имею. Но в романах ее всегда суют под нос барышням, которым стало дурно. И не только барышням...
– А почему тебе должно стать дурно?
– осторожно поинтересовалась Алиса.
– Неужели ты боишься вида крови? Никогда бы не подумала.
– При чем тут вид крови?
– я рассеянно бродил по холлу в поисках своей любимой куртки.
– Все гораздо хуже: это мертвое тело сводит на нет мою концепцию тутошнего мироустройства. Помнишь, какая у меня была уютная, аккуратная концепция? Твоя история про мертвеца на рынке камня на камне от нее не оставляет. Пока я понимаю сей факт лишь умозрительно, поэтому все в порядке. Как только я своими глазами увижу труп, мое личное небо обрушится на мою личную землю. Потому что концепция мира - это в каком-то смысле и есть мир, если ты понимаешь, о чем я...
– Глупости, - отрезала Алиса.
– Мир - это мир, а концепция - это всего лишь концепция. Пошли уж, философ-любитель!
– Любитель и есть, зато практик, - огрызаюсь.
– А этим мало кто может похвастаться.
Глава 20
Мухаммад
Мухаммад - обыкновенный смертный человек; он не учен, и от него не следует требовать чудес; он только "предостерегатель" и "вестник", "светильник освещающий"...
Литератор X был вынужден убить своего героя Y, поскольку решил расстаться с издателем Z, обладающим правами на "игрековский" сериал. Подобные производственные драмы на сцене нашего развивающегося книжного рынка пока редки, но это - всего лишь вопрос времени.
Принцип, впрочем, понятен: жизнь литературного персонажа недорого стоит.
"Добрый доктор" сэр Артур Конан Дойл, поражавший друзей-приятелей своей незлобивостью, хладнокровно прикончил беднягу Шерлока Холмса просто потому, что тот ему наскучил. Он решил, что две повести и двадцать три детективных рассказа о сыщике - более чем достаточно для "исторического романиста", каковым сам сэр Артур искренне себя полагал. "Конфликт" с издателями в его случае носил совершенно комический характер: Конан Дойл требовал непомерных гонораров, надеясь, что издатели убоятся разорения и откажутся от желания публиковать новые истории о Холмсе, а упрямцы, вздыхая, выворачивали карманы. Пришлось пойти на убийство.
Холмс, впрочем, вскоре воскрес (благодаря не столько требованиям возмущенной публики, сколько собственной почти мистической незаменимости: выяснилось, что не только читатели, но и сам автор не может без него обойтись). Но, как и воскрешение Остапа Бендера, это уже совсем другая история.
Ильф и Петров переложили ответственность за участь сына турецкоподданного на призрачные плечи фатума: "В сахарницу были положены две бумажки, на одной из которых дрожащей рукой был изображен череп и две куриные косточки. Вынулся череп - и через полчаса великого комбинатора не стало. Он был прирезан бритвой."
Полагается считать эту историю забавной; я же прочитал ее в детстве (возможно, слишком рано) и испугался. Судьба с тех пор неизбежно ассоциируется у меня с очень конкретной, почти осязаемой, а потому особенно безжалостной ильфопетровской сахарницей. Писатели, конечно, поступили остроумно, но для меня их сахарница - лишнее подтверждение того факта, что...
...жизнь литературного персонажа недорого стоит, да.
Резюме.
Кто-то пишет книгу о наших похождениях. Будем надеяться, что мы ему еще не слишком надоели, а отношения этого таинственного незнакомца и его еще более таинственного "издателя" пока складываются благополучно. Впрочем, не следует забывать о сахарнице...