Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К
Шрифт:
И вот теперь главная героиня моей будущей увлекательной истории открывает глаза. Прекрасные, разумеется. Но пока еще очень сонные.
– Оказывается, ты мне не приснился, – радуется. – Это хорошо… А ты всю ночь не спал?
– Сколько там той ночи… Не забывай: я же маньяк. Особо опасный.
– Маньяк – это и вовсе прекрасно. И не пристаешь ко мне с утра пораньше, не дав глаза продрать, – цены тебе нет! Знала бы раньше, бродила бы ночами по Москве в поисках симпатичных маньяков. Хороший вы народ. Душевный.
– Будешь издеваться, начну приставать с утра пораньше, – честно пригрозил я. – Страшно?
– Честно? Не очень… Слушай, а мне такая странная фигня снилась… Про тебя. И про меня. Получается, что
– Порнография? – спрашиваю заинтересованно, поскольку твердо вознамерился привести в исполнение свою «не очень страшную» угрозу: в таком деле похвала за бездействие – сомнительный комплимент.
– Нет… учти, мне сейчас только щекотно, а вовсе не… И еще учти: я очень хочу рассказать тебе свой сон, но не могу найти нужные слова. И, что еще хуже, стесняюсь.
– Ну, это уже точно перебор, – вздыхаю. – Не нужно меня стесняться. Я – «свой». Хороший, пушистый и совершенно безопасный. Честно.
– Пушистый и безопасный? Это уже какой-то хомяк в презервативе получается, – вдруг начинает ржать она.
Знакомая реакция: я и сам начинаю шутить ниже пояса и гоготать не к месту, когда смущен. Словно бы в расчете, что выпущенный на свободу толстокожий балагур займется всеми текущими делами. Поэтому я понимающе улыбаюсь:
– Ну да. А кому придет в голову стесняться хомяка в презервативе?
– Ну, если так… Сам виноват. Слушай же. Снился мне сон, в котором почти ничего не происходило, зато я каким-то образом узнавала там всякие странные вещи. Там, во сне, это казалось мне совершенно естественным: ну, открылись мне некие тайны, и что с того? Но теперь вспоминаю – мороз по коже! Знаешь, как это бывает?
Киваю. Все-то я знаю. И про странные сны, и про «мороз по коже». Что касается последнего, о нем я, пожалуй, знаю даже слишком много. Экзамен могу сдавать на звание магистра этого клятого мороза. Эх!
– Я сейчас уже мало что помню из тех сонных знаний. Но про нас с тобой почти ничего не забыла. Такое забудешь, пожалуй… В том сне – только не смейся, если ты засмеешься, я сгорю со стыда, и тебе придется сметать с одеяла пепел – я знала, что мы с тобой уже много раз были знакомы и еще будем… Нет, не в каких-нибудь «прошлых жизнях». Вообще, ни прошедшая, ни будущая формы глаголов тут не подходят. Все гораздо сложнее. Эти жизни происходят не последовательно, а одновременно. И именно с нами, а не с какими-нибудь нашими двойниками. Ой, Макс, я совсем запуталась. Не могу объяснить. Помоги мне!
– Die Schicksalkreuzung, – медленно, как во сне, говорю я, изумляясь тому, что вот ведь сумел вспомнить мудреное иноземное словечко.
– Что?!
Так, одна анкетная подробность у нас уже имеется. Немецкого она не знает. Как, впрочем, и я. Полтора слова – невелик лексический запас.
– Schicksalkreuzung, шик-зал-крой-цунг, – повторяю старательно. – Это можно перевести как «перекресток судеб». Или «судьбокресток». Таинственная область бытия, где жизнь может пересечься не с чужими судьбами, а с собственными, но несбывшимися или недосбывшимися – не знаю, как сказать. Этот термин изобрел некий немецкий писатель по фамилии Штраух. Я его не читал, его и на русский-то не перевели пока, но мне рассказывали… И еще. Та самая Ада, за которую я тебя поначалу принял, говорила, что у всякого человека несколько жизней. Одна сбывшаяся, остальные – несбывшиеся, про запас. Чтобы было, дескать, о чем выть зимними ночами… Но тут она как раз маху дала: насколько я заметил, зимними ночами никто особо не воет, все больше пищу переваривают у телека. Молча.
– Заметил он, видите ли! – внезапно возмущается Маша. – Пищу переваривают, нехорошие люди, выть не желают, понимаешь… Не перегибай палку.
– Ладно, – соглашаюсь. – Был дурак, исправлюсь. Перегнул – значит, в следующий раз недогну, не сердись. Ты мне лучше про сон расскажи еще. Как там
– Там все было очень странно, – вздыхает. Трет ладошкой лоб, словно бы надеясь, что массаж оживит умственную деятельность. – Я словно бы присутствовала во всех этих своих жизнях, но лишь отчасти, как наблюдатель. Это были странные жизни: в нескольких я была убийцей – это я-то, для которой комара прихлопнуть – подвиг! – и еще кем-то я была… да, и почему-то я умела превращаться в птицу. Правда, не всегда. В некоторых случаях я только помнила, что когда-то раньше могла стать птицей, а теперь – нет, не получается… Бред, да? И самое главное. Везде рано или поздно объявлялся ты, и это было очень здорово, но почему-то быстро заканчивалось. А мне казалось, что все правильно, так и надо, иначе быть не может, потому что человек по природе своей – одинокое существо, а мы с тобой вроде как нарушаем это общее правило… Но и тоскливо мне становилось, это правда. А с другой стороны, я знала, что мы еще не раз встретимся, потому что, кроме этой судьбы, есть еще и другие, и можно менять их, как платья. Вернее, как белье: слишком уж плотно прилегают они к телу, принимают его очертания и впитывают запахи… Я чушь мету, да? Но другими словами не получается. Вот что значит – заснуть в постели маньяка! Я должна была предвидеть, чем это закончится.
– Это закончится тем, что я поведу тебя завтракать, – решительно заключил я. – И знаешь что? Все, что ты рассказала, меня и радует, и пугает безмерно. Сон твоего разума породил теплую компанию чудовищ, которые вполне могут меня сожрать. Они пришли издалека, они давно охотятся за мной, они разгневаны и требуют жертв. Они здорово проголодались, эти чудовища. Мы с тобой, впрочем, тоже. Поэтому я просто поведу тебя завтракать. И мы пока не будем больше говорить о твоих снах, ладно? А то я свихнусь.
81. Ел-Да
От удара его посоха дрожит весь мир.
– Верю, – соглашается Маша. – У тебя совершенно сумасшедшие глаза. Слушай, неужели ты считаешь, будто все, что мне приснилось, это… больше чем просто сон?
– Боюсь, что так.
«Боюсь» – еще слабо сказано. Я пока держу себя в руках, но, честно говоря, мне совсем хреново. Этот странный дядька в поезде грозился, что чудеса, дескать, могут внезапно закончиться, и тогда мне придется за ними побегать. Ага! Какое там «побегать»… И ведь, казалось бы, отыскал человек наилучшее лекарство от метафизической неразберихи: влюбился по уши, с первого взгляда, как герой бесхитростной молодежной мелодрамы, в тот же миг заполучил вожделенную персону в постель, мне бы сейчас вообще ни о чем, кроме собственных гениталий, вспоминать не положено – теоретически. У нормальных людей, насколько мне известно, именно так и происходит. Но у меня все через задницу. Теперь вот и Машенька, зайчик мой солнечный, едва глаза продрав, вываливает на меня пугающую мутную тину своих сновидений – и ведь ни отмахнуться, ни пропустить мимо ушей, ни успокоить ее ласково-равнодушной банальностью: «Чего только не снится людям» – не могу. Куда там! Врать я, конечно же, умею, но не здесь и не сейчас.
– Но это же… Если бы… О, было бы прекрасно! – восклицает Маша. – И не смотри на меня так, я не привидение. Ладно, ладно, я больше не буду говорить на эту тему. Правда не буду! Только задам тебе еще один вопрос. Всего один, хорошо? У меня есть возможность определить, чушь мне снилась или не чушь, и я должна это сделать немедленно, чтобы знать, как теперь быть: махнуть на все рукой или призадуматься. Но без твоей помощи ничего не получится. Ты мне поможешь?
Кажется, я уже знаю, что сейчас будет, и от этого знания дрожит и пузырится воздух, но я стискиваю волю в кулак, так что из нее брызжет сок, застегиваю душу на все пуговицы и молча киваю.