Энциклопедия русских суеверий
Шрифт:
Крестьяне многих губерний России полагали, что клады, сокровенные земные глубины, «открываются» на Пасху и в ночь на 7 июля (Иванов день). Ночь под Ивана Куналу, а также 23 мая (день Симона Зилота) считались наиболее благоприятным временем для поисков подземных сокровищ. «На дворе одного крестьянина, там, где находилась капитальная стена избы, лежал большой камень. Под этим-то камнем и находился клад. Клад этот был положен „на имя“, так гласило родословное предание. По временам клад этот летал по двору в виде голубя и в таком случае мог быть взят и другим лицом; дед рассказчика даже поймал голубя-клада и уже хотел сказать слова: „Аминь, аминь, рассыпься!“, как кто-то крикнул: „Деревня горит!“, дед испугался
Согласно распространенным поверьям, добыть сокровища помогал цветущий в ночь с 6 на 7 июля папоротник и некоторые другие полулегендарные растения, ср.: клад можно заполучить и без знания заклятья, но с разрыв-травой (если запереть где-нибудь птенцов орла или беркута, то, освобождая их, птицы принесут эту траву) (Орл., Вятск.). По мнению калужан, трава муравей или разрыв растет в глуши, «имеет листы в виде крестиков и цвет подобный огню». От плакун-травы, как сообщено было в г. Арзамасе ученому путешественнику XVII в. Лепехину, «плачут нечистые духи и открывается доступ ко всякому кладу» <Кудрявцев, 1901>.
Повсеместно в России существовали «росписи» кладов, «указывающие до тонкости, где найти богатство» (см. ПРИСТАВ). «Такова деревня Почоп в десяти верстах от Яжелбиц. Вблизи этой деревни когда-то были церковь и кладбище. „Роспись“ говорит, что от каменной бабы, которая стоит на ручье, протекающем в этой местности, надо идти столько-то шагов по известному направлению, найти под верхним слоем земли дорожку, сделанную из угля, а дорожка доведет до клада. Клад богат. <…> Вся эта местность изрыта искателями клада: копать ходили из нескольких деревень. Начальный пункт, ведущий к подземному богатству, — каменная баба, — теперь уже не существует. На это место любит прогуливаться по вечерам молодежь — парни и девки. Каменная баба пугала многих, особенно девок. Нашелся какой-то смельчак, который свергнул бабу в ручей; он болотист, бабу засосало в тину…» (Петерб.) <N, 1895>.
Кладовики (нередко смешиваемые в поверьях с «хозяевами» подземных недр или покойниками-владельцами кладов) могут находиться в беспрекословном подчинении у нечистого, черта и, в отличие от кладов– оборотней, которые даже преследуют людей, чтобы их взяли, мешают кладоискателям. Лишь иногда они помогают людям и даже вступают с ними в дружеские отношения.
Согласно поверьям Вятской губернии, кладовой поднимает клад к поверхности земли, когда он пролежал в ней положенное время.
Однако, по сведениям из той же Вятской губернии, кладовой вначале безжалостно испытывает искателей. Он «идет на них вихрем», так что «ломаются столетние деревья». Отбегать, отмахиваться от падающих стволов и веток нельзя, так как все это «придумано» кладовым, а на самом деле деревья стоят на месте: «Если отпихнуть такое дерево, дело пропадет и дерево изувечит». После этого кладовой устраивает в лесу пожар, оборачивается в зверя и идет на искателей клада со словами: «Я вас съем или задавлю, задушу!» На это (не переставая рыть землю) надо ответить: «Я сам тебя съем или задушу!» Тогда можно взять клад, но деньги из него, если они не «отговорены», можно употреблять лишь на вино или табак.
«Сторожа могут появляться в самых разнообразных видах… но функция их всегда одна — не допустить к кладу. Сами сторожа могли и не появляться, но кладоискателям начинало казаться, что на них падают камни, деревья, осыпается гора; они видели, что горит их деревня, и бросались туда, и т. п.; потом все оказывалось на своих местах, но клад уже был потерян навсегда. Клад уходил с грохотом в землю и когда нарушался запрет: кто-либо из копавших отвечал подошедшему человеку (а это был все тот же „приставник“), а говорить было нельзя; или кто-нибудь оглянулся, выругался» <Соколова, 1970>.
Не давался клад и жадным людям — так, на Урале полагали, что не поровну поделенный клад уходит в землю. Навлечь разнообразные несчастья могло и легкомысленное, неосмотрительное отношение к обретенным сокровищам.
«Раз — тому будет годов более ста, раз казачата купались на Яике, под Красным Яром. Один казачонок взглянул вверх и увидал: из яра торчит бок кубатки. Казачонок указал товарищам. Те по ребячеству, и давай кидать в кубатку камнями. <…> Разбили кубатку, а из нее и посыпались целковики. Казачата и давай согребать их, и нагребли полные подолы, и принесли домой… Следовало бы отцам-матерям, чьи были ребятишки, священника позвать и молебен отпеть, да сколько-нибудь в церковь подать. Нет, и в голову никому не пришло. Зато в первую же ночь, оттого ли, не оттого ли, все те дома, куда ребятишки деньги принесли… разом вспыхнули, а от них и весь город дотла сгорел» (Урал) <Железнов, 1910>.
Изредка кладовики сами отдают сокровища. В рассказе, записанном в Новгородской области, клад сторожит умерший некрещеным младенец. Он вырастает, становится взрослым под присмотром «хозяина» — черта. Встретившись со своим живым братом, покойник — охранитель сокровищ помогает ему деньгами, за что и наказан чертом: его ссылают из родных мест, отправляют стеречь клады «куда-то за Москву».
Вообще же, добывание кладов многим представлялось делом опасным и почти безнадежным.
В ряде губерний России (Волог., Арх., Вятск.) и в Сибири полагали, что, отыскивая сокровища, нельзя трогать насыпи или курганы, которые считаются остатками жилищ «волхвующей Чуди»: или по свету «пойдет нехороший дух», или же от разрытия курганов «слепота альбо смерть приключится» <Кудрявцев, 1901>.
Согласно распространенным представлениям, поиски кладов могли грозить если не смертью, то болезнью или помешательством. «Жил… ледящий мужичонко, по имени Микитка. Отправился он раз в лес рубить березки на метлы». Подрубая сук, Микитка падает на землю и куда-то проваливается. «Очнулся — и видит себя в пещере; в углу пещеры божница вся в золотых ризах, а перед нею теплятся золотые лампадки. У стены пещеры висели на цепях дубовые бочки, у иных уторы рассыпались и золото оттуда так жаром и горит… разгорелись глаза у Микитки. Только тогда он осмотрелся кругом, видит, что в пещере сидит седой старец и зорко посматривает на Микитку, а глаза старика сверкают как у волка. Микитка испугался этого старика и возьми да сотвори молитву. Как только он это сделал, старик ощетинился да крикнет: „Возьмите его прочь отсюда!“ Тут взяли Микитку какие-то люди под руки и вывели в лес на поляну. Жена его нашла в телеге без языка. Истопили баню, выпарили Микитку: он пришел в чувство, да и рассказал, что случилось с ним. С тех пор мужик и во сне и наяву только и бредит тем, что золота в пещере было видимо и невидимо сколько. Небольшого ума был Микитка; а тут и последний потерял. Так вскоре дураком и умер» (Симб.).
По сообщению из Великолукской губернии «поиски кладов» в ночь на Иванов день превращаются здесь в одно из развлечений молодежи: «А там, навеселе, начнут собираться парни „по клады“, пугливо озираясь на темнеющий вдали бор, со смехом проводят их молодухи и девки до кустов; дойдут парни до лесу, но крикнет сова, пугливо встрепенется заяц; и шаркнет из-под ног и закаркает ворона, и с ужасом разбегутся они по домам; а на другой день пойдут баить расказни про ведьм, колдунов да чертей кургузых, — кто во что горазд» <Семевский, 1857>.