Энергия подвластна нам
Шрифт:
– А настоящий алёшин отец где?..
– Брат его несколько лет разыскивал, всё заявления подавал. Наконец, ему ответили, что он умер в ссылке.
Тогда Федя Алёшу усыновил. Тоже долго хлопотал.
– Так вот какие тут тайны, а я и не думала!.. Они ведь даже похожи… – задумчиво проговорила Тата.
– Тут никакой тайны нет. Только всё это очень уж давно было. Брату Алёша – всех ближе. Он ему и сын, и первый помощник, и друг, – вот они и похожи.
– Значит, дядя Федя никогда…
– Так и никогда. Он ещё в гимназии, в последних классах, был влюблён в одну нашу барышню. Уж неизвестно, объяснились они или нет, но только, когда он был студентом на втором курсе, она вышла замуж за другого. Узнавши, Федя сказал: «Значит, я ей не нужен». Это всё мама
Наступило молчание: Анна Александровна унеслась в мыслях в далёкое прошлое.
– Что же дальше, мама Аня?
– Дальше?.. – Анна Александровна вздрогнула. – Дальше, – Федя уехал в Москву. Он где-то работал и опять учился. В два года окончил физико-математический факультет. За выдающиеся способности его оставили при университете и хотели дать ему кафедру. Говорили, что в своё время он был бы самым молодым профессором. Это было перед первой войной. Алёша у нас воспитывался. В тринадцатом году в один год умерли сначала наша мама, а потом мой муж. Я с двумя мальчиками – сыном Колей и Алёшей – приехала к Феде в Москву, вот в этот самый дом. Коле тогда было только шесть месяцев, а Алёше уже девять лет. Алёша в реальное готовился. Зажили мы тогда так: тут вот перегородку к нашему приезду Федя сделал… Я с мальчиками на своей половине, а Федя – на своей. К нему мы и не ходили, – там у него только его старший технический служитель из университета – Ванин такой был – иногда порядки наводил. Федя к нам изредка заходил, – с Алёшей арифметикой занимался. А порой мы его по месяцу не видели – только пройдёт перед окнами. Так мы до революций дожили. Из Москвы тогда многие уехали, пусто было, холодно, голодно.
«А тут вдруг Алёша исчез… Ему было тогда четырнадцать лет, но был он большой, рослый и суровый, не такой, как теперь. Он много старше казался. Алёша-то ни слова не сказал, а только записку оставил, что уходит на войну. Я Феде записку дала. Он прочёл, ничего не сказал, сложил записку и бережно в стол спрятал. Об Алёше – ни слова».
«Страшное время, Таточка, было. Федя редко дома бывал. Я потом узнала, что он на погрузки ходил. Он и теперь ведь ещё очень сильный. Ну, а наука его тогда, мне казалось, никому не была нужна. Я из картофельных очисток с отрубями лепёшки пекла и суп селёдочный варила. Федю кормила, а он съест и, бывало, пошутит: „У тебя, Аня, большие способности к синтетической кулинарии“».
«Ближе к весне Федя перестал ходить на погрузку. Уже порядок устанавливался и в университете опять было много работы. А окончательно он высказался, когда Алёша вернулся…»
– Мамочка Аня, вы, пожалуйста, милая, хорошая, поподробней рассказывайте, ведь я об этом только в книгах читала, – взмолилась Тата.
– Так вот – это было глухой осенью двадцатого года, мы уже топить начали. Вечером стучат в дверь. Я спрашиваю, кто там, а меня чей-то чужой голос по имени называет. Я никак узнать не могу, а он говорит: «Да это я, Лёша!» Я дверь открыла и ахнула: большой, незнакомый, грязный до черноты, в шинели, и солдатский мешок за плечами. Я к нему, а он назад: «Я, тётя Аня, ещё вас гостями награжу!» Я ему на кухне воды нагрела, – у нас ванна тогда не действовала. Он в сенях разделся, пошёл отмылся. А потом вошёл в комнату, тут я его и рассмотрела. Ушёл-то подростком, а вернулся почти мужчиной. Ему федин пиджак чуть не впору пришёлся. Только Алёша стал рассказывать, Федя, слышу, к себе вернулся и тут же к нам на половину прошёл.
Видно, сердце почуяло. Сначала-то он Алёшу не узнал – мы тогда с коптилками последние месяцы досиживали. «Кто это?» – говорит. Алёша встал, Федя на него поглядел и странно так, не своим голосом, спрашивает: «А, Алексей, что же, вернулся?» – А у Алёши голос пропал. Еле-еле вытянул: «Да, папа, отпустили…» Тут Федя ему руки протянул, Алёша к нему, да как заплачет… А со мной, как взрослый, разговаривал! У брата тоже слёзы на глазах… Когда мы все успокоились, Федя Алёше рассказал, что он в большевиках уверился, что они хотят и смогут сделать нас самой великой страной, что теперь для науки такие откроются возможности, каких нигде нет, и ему такое и не снилось. Что он прежде этого не понимал и во многом ошибался и жизни тоже не понимал. А настоящее только теперь начинается, и нужно работать для народа… А через два дня пришли рабочие и сняли перегородку.
Анна Александровна утомлённо замолчала.
– А потом, мама Аня?
– Дядя Федя заставил Алёшу учиться и сам много с ним занимался. Алёша ведь тоже очень умный. Вот и вышел из него учёный. Федя и за моим Колей стал больше присматривать… А дальше ты уже сама, наверно, знаешь.
Тата встала.
– Ах, как это всё интересно! И все вы, мама Аня, какие-то особенные!
– Нет, Таточка, вот в этом ты глубоко ошибаешься, – мы все очень простые люди. А проще дяди Феди человека нет. Его только нужно понимать и самой с ним простой быть. Его честь беречь нужно. Это для него главное. И дело тоже. Вот он Алёшу ведь как любит! А я знаю, хоть он и не говорит, что из других учеников у него главный Степанов. Знаешь, почему? Я тебе не сумею сказать, как у них там в науке, а я слышала, как он с ним разговаривает. Я каждую федину нотку знаю, ты уж мне верь!
– А Коля тоже ведь на дядю Федю похож немного? – Тата встала и задумчиво прошлась по комнате.
– Он и на отца похож. О Коле, милочка, ты должна по-своему судить. Для меня он сын, а для тебя муж.
Это разница большая. Между вами третий не указчик.
– Вот ведь он один уехал…
– А он такой уж бродяга! Алёша сразу своё выбродил, а Коля понемногу! Пусть побродит, вернётся, – на верёвочке ходит! – Анна Александровна улыбнулась.
– Коля, правда, такой чудный бывает, когда возвращается… – ответила Тата. – Только мне скучно без него!.. Поехать я с ним не могла… А он может один уехать, без меня… и вот его нет… и эти друзья его, этот Павел Иванович какой-то…
– А разве Павел Иванович тебе не понравился, когда он у нас зимой гостил? Я бы с ним кого угодно, не только Колю, на край света отпустила.
– На край света!.. И так всего один раз написал… – Анна Александровна посмотрела на свою невестку. Тата стояла к ней спиной и теребила фикус на подоконнике.
Вот она чуть пожала плечами, повернулась, посмотрела на часы в браслете на левом запястье…
– Мне пора, мама Аня!
Тата поцеловала Анну Александровну в щёку. Привычным движением руки поднялись, поправили волосы перед зеркалом. Чётко простучали в передней невысокие каблучки. Мягко захлопнулась выходная дверь. Через открытые окна внимательное ухо различило быстрые шаги на ступеньках крыльца…
Анна Александровна сидела в глубоком раздумье.
Глава вторая
БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ
Семя, раскрываясь в земле, выпускает слабый росток. Он, изгибаясь, пробирается к свету. Робкой жизни со всех сторон грозят жадные клещи жуков, рты вечно голодных личинок, червей, крепкие когти крота.
Время идёт. Уже встали посевы в труде и в борьбе. Теперь новое сильное племя способно защитить себя. Оно крепнет, жизнь – за ним! Но и червь не оставил надежды добраться до корня. Он продолжает рыться в жирной земле. Пусть роет! Поздно!..
Нет, не в кабинетной работе, не в замкнутости лабораторных испытаний, не в одиночестве отвергнувшего жизнь отшельника рождается подлинное творчество.
Быть с народом, жить для народа – вот истинный источник вдохновения! Поэтому бодрое, юношеское сердце бьётся в груди седого учёного. Любит Фёдор Александрович, и любит горячо. Прекрасна и чиста его возлюбленная – идея, служения народу. Всегда она с ним и награждает его прекрасным и гордым сознанием силы его мужества, внушает ему благородную ревность к самому себе. Хочет он сегодня быть лучше, чем вчера, а завтра – лучше, чем сегодня. Он говорит вместе с другими: «…мы обещаем работать ещё лучше и не останавливаться на достигнутом!»