Энергия подвластна нам
Шрифт:
– Я читал эту статью профессора Станишевского, – отозвался Алексей Фёдорович. – Я считаю необходимым с ним связаться.
…Уже несколько минут за спиной Алексея Фёдоровича стоял, подойдя на цыпочках, невысокий мужчина лет сорока или сорока пяти. Это был технический служитель Фёдора Александровича, выученик и преемник ушедшего на покой Ванина, того, кто долгие годы деспотически властвовал в служебных кабинетах академика и был среди студентов знаменит своим выражением: «Мы с Фёдором Александровичем пока заняты, извольте минутку подождать».
Воспользовавшись первой паузой, Степан
Пробежав глазами краткий текст, Алексей Фёдорович передал телеграмму отцу. Взглянув на три печатные строчки «молнии», Фёдор Александрович нахмурился:
– Вам, Алексей Фёдорович, нужно немедленно от правиться в путь.
– Я уже звонил на аэродром, Фёдор Александрович, – вмешался с привычным тактом служитель, – место есть. Я от вашего имени сказал, чтобы удержали…
Фёдор Александрович посмотрел на часы и обнял сына:
– Тебе нужно поторапливаться!
Приблизительно в этот же час Михаил Андреевич Степанов приближался к Москве. Несколько часов воздушного путешествия протекли для Степанова незаметно. Он был полностью захвачен своими мыслями.
Почему-то вспоминались Михаилу Андреевичу потемневшая от косого осеннего дождя высокая кирпичная стена завода, длинный двор с почерневшими от первых холодов астрами на клумбе у проходной. Запах машинного масла и металла, голоса товарищей по школе фабрично-заводского ученичества. Ясно представился секретарь парткома Веденеев на трибуне заводского собрания. Заканчивая доклад, он говорит: «Будем, как Ленин…»
Вспоминаются годы учёбы. Сейчас, пожалуй, не поймёшь, почему ему никак сначала не давалась тригонометрия? Синус, тангенс…
Самолёт сильно подбрасывает вверх, потом он проваливается вниз. В ушах неприятное ощущение, – давит…
Мысли возвращаются к основной заботе Михаила Андреевича с новой силой… Хиросима, Нагассаки. Два грандиозных пожара… А вот в Бикини пожара не было. Как же там было? Собрали десятки старых военных судов. Людей на этих броненосцах не было, только козы – для опыта. После атаки атомными бомбами кто-то выражал разочарование – даже козы почти все остались целы. Но на следующий день они начали умирать и скоро погибли все! Живые существа были убиты удобно и просто, без пожаров и разрушений…
А сколько же людей, сколько рабочих семей голодают, для того чтобы за их счёт капиталистические воротилы делали атомные бомбы? Десятки тысяч, сотни тысяч… А не сотни ли миллионов?
И при этой мысли руки Михаила Андреевича сжимаются в кулаки.
Степанов смотрит на часы. Скоро Москва. В маленькое окно внизу видна – лента чёрной воды в размытых контурах берегов.
В четыре часа следующего дня доктор технических наук Михаил Андреевич Степанов, вчера прибывший с Красноставской Энергетической Станции Особого Назначения, был принят министром.
Молодой учёный кратко
– Итак, ваш вывод? – спросил он, когда Михаил Андреевич кончил.
– Не исключаю возможности агрессии, хотя не имею для этого никаких данных, кроме одного: явления впервые наблюдаются над нашей территорией! Поэтому Красноставской даны указания во всех случаях ставить «щит».
Очевидно, в слове «щит» содержалась условность, известная присутствовавшим, так как министр не спрашивал объяснений.
Михаил Андреевич продолжал:
– Красноставская будет вынуждена брать энергию от Соколиной Горы в таких размерах, что это снизит обеспечение производящихся там работ…
Но министр прерывает:
– Вы сказали – агрессия. С вашей точки зрения, так сказать физически, это можно назвать так. Агрессия, то есть какое-то вторгающееся извне явление. Но в более широком смысле слова, если ваши догадки справедливы, это можно назвать только авантюрой. Несколько своеобразной, но, в сущности, мало отличающейся от других авантюр. Кто-то хочет прощупать нас и с этой стороны. Вы это предполагаете? Вы к этому готовитесь? Бдительность всегда уместна! Да, силы наши велики… А вы можете указать точку касания волны к нашей территории?
– Только квадрат со стороной не меньше тысячи километров, – отвечает Степанов.
– Вы обсуждали это у себя в Институте?
– Я докладывал Фёдору Александровичу. Он разрешил мне доложить вам.
– Конечно, всё это достаточно интересно, и я прошу вас передать Фёдору Александровичу просьбу приготовить доклад также и по этому вопросу для предстоящего совещания. Вы успеете?
– Да.
– Как себя чувствует Фёдор Александрович? – спрашивает министр. – Я не видел его уже почти три месяца!
Этот вопрос смягчает напряжённость.
– Вам нужно тщательно беречь его. Да, тщательно беречь! Ведь вы, молодёжь, бываете часто беспощадны к нашему брату, старикам!
Михаил Андреевич чуть запальчиво заступается за любимого учителя;
– Мы его совершенно не считаем стариком!
– Не считаете? Вы всех считаете молодыми… А он отдыхал в этом году? Кто об этом должен думать? Вы должны об этом думать, молодые люди!
– Он не хотел, – оправдывается Степанов, – мы его просили. Он, наверно, согласится после приёмных испытаний в Институте и после начала учебного года. Он любит общение с вновь поступившей молодёжью. Ведь вы же его знаете!
– Вот мы его недели через три по-дружески обяжем, – и министр сказал своему референту: – Запишите в важные и напомните мне! Как ваша новая, «особенная», как у вас её называют, тема? – спросил министр.
– Мы имеем основания ожидать очень интересных результатов…. И Михаил Андреевич рассказал о замеченном несколько месяцев назад своеобразном действии одной из опытных энергетических установок на состояние обслуживающих её работников. Установка была предназначена для других целей, а её возбуждающее действие на людей вначале вызвало тревогу за качество изоляции. Однако Фёдор Александрович решил поставить наблюдения.