Энергия подвластна нам
Шрифт:
– Честное слово!
Стол продолжал передвигаться, пока на обнажённое колено не лёг правильный круг света, падавший из воронки. После этого тело крепко привязанного человека начали покрывать полотнищами из толстой, гибкой ткани. Изолирующая защита была соткана из тончайших волокон того же металла, который служил бронёй для камеры и для аппаратуры атомных реакций. Осталась открытой только часть поражённого саркомой колена. Голову больного покрыли глубокой маской с помещёнными в ней микрофоном и телевизионным передатчиком. Санитары унесли носилки. Алексей Фёдорович вышел последним, закрыл
Учёный сел в кресло перед пультом управления. Общее освещение аппаратной погасло. Только невидимые лампочки над щитом продолжали гореть, освещая щит и пульт управления. Привычной рукой Алексей Фёдорович нажимал кнопки.
На щите, в середине матового экрана, появилось ярко освещённое лицо больного. Изображение было объёмным, сильно увеличенное лицо казалось висящим в воздухе. Алексей Фёдорович сказал в нижний рупор:
– Вы слышите меня?
Громадное лицо на экране зашевелило губами, и из верхнего рупора ответил громкий голос:
– Слышу!
Женщина-врач, сопровождавшая больного, подошла ближе – рупор передавал дыхание больного.
Алексей Фёдорович потянул на себя до отказа рычаг управления. Сейчас же от высоких резервуаров, заполнявших левую часть аппаратной, донеслось густое жужжание. Звук усилился, и тёмное помещение начало освещаться синеватым сиянием, проникавшим через стеклянные колпаки.
Лицо больного смотрело с экрана с тем особенным выражением, какое может быть у человека в одиночестве, когда он не знает, что за ним наблюдают. Больной явно не отдавал себе отчёта в том, что его видят и слышат. Он слегка поморщился, пошевелил губами, широко открыл рот и длинно, нервно зевнул. Громкий зевок, усиленный рупором, раздался в аппаратной. Было слышно шуршание накрахмаленной наволочки.
Левая рука Алексея Фёдоровича переходила к рычагам следующих рядов. Жужжание и шум в аппаратной усилились настолько, что уже нельзя было различать, и слышать неопределённые звуки, передаваемые рупором. Лицо больного изменило выражение:
– Я ничего не чувствую, только жужжит в ушах!
– Всё в порядке, – ответил Алексей Фёдорович и перенёс руку к рычагам.
– А что вы сейчас чувствуете? – спросил учёный.
Лоб больного сморщился. После небольшой паузы он ответил:
– Как будто ничего… Как будто немного пощипывает… Пожалуй, колено покалывает…
– Сильно покалывает?
– Нет, слабо.
Алексей Фёдорович взял обеими руками сразу два рычага и медленно перевёл их:
– А как теперь?
Рупор громко ответил:
– Так же! – И после недолгого молчания продолжал: – А мне можно с вами разговаривать?
– Нет! Сейчас нельзя. Потом.
Учёный взялся за последний рычаг и поставил его вертикально, потом встал и предложил своей помощнице:
– Начинайте!
Слух присутствовавших ясно различал короткие глухие удары, доносившиеся из-за стен камеры. На громадном лице человека на экране выступили крупные капли пота. Его глаза открывались и закрывались. Алексей Фёдорович нагнулся к рупору и спросил:
– Что вы сейчас чувствуете?
– Жарко… и здесь как из зениток палят!
– Так и должно быть, – ответил учёный.
Было видно,
Небольшая группа в аппаратной была неподвижна. Только руки помощницы Алексея Фёдоровича поднимались и опускались, определяя чёткий ритм. А из-за стены слышались глухие удары, похожие на отдалённые взрывы.
Через семь минут Алексей Фёдорович последовательно вернул в первоначальное положение все рычаги пульта управления. Аппараты смолкли, помещение осветилось и на экране уже не было громадного лица.
Когда с головы больного сняли тяжёлую маску и вытерли мокрое лицо, он отыскал глазами Алексея Фёдоровича и спросил:
– Теперь мне можно с вами разговаривать?
– Можно, пожалуйста.
– Алексей Фёдорович, я ведь вас сразу не узнал, – за доктора принял! В больнице не сказали, куда везут. Я лежал и всё вспоминал: лицо знакомое. Вы бывали у нас на заводе. Главное, никак имени не мог вспомнить. Фёдор-то Александрович и в этом году к нам раза два приезжал и в мой цех оба раза заходил. Тут у вас Степанов работает, на нашем заводе человек жизнь начинал!
– Вот и отлично! – весело ответил учёный. – Значит, старые знакомые, и друзья у нас общие. Вот и вы у нас в Институте оказались в гостях.
Когда сняли ремни с больного, он схватил Алексея Фёдоровича за руку. Лицо его стало очень серьёзным:
– А это всё не засекречено? Вас можно расспрашивать?
– Тайны нет. Пока шла разработка, мы избегали широкой огласки, как обычно. Теперь мы говорим, ни чего не скрывая. Мы пользуемся атомной энергией. В аппаратуре происходят взрывы малых количеств вещества, и мы посылаем через фильтры энергию короткими импульсами. Атомные частицы проникают в тело, встречают опухоль и убивают её. Но если бы мы направили на ваше колено непрерывный поток частиц, он убил бы и здоровые ткани тела вместе с опухолью. При коротких толчках здоровые клетки успевают выстоять, я чуждая организму болезнь гибнет…
Больной возбуждённо прервал учёного:
– Алексей Фёдорович! Да всё же понятно! Это всё равно, как интервенты. Народ у себя дома, все вместе, а они – чужие!
– Совершенно верно. Вы даёте образное и правильное определение. Болезнь – это захватчик.
Когда упал последний ремень, больной, пользуясь полученной свободой, порывисто сел и хотел даже соскочить со стола. Алексей Фёдорович подхватил его и уложил обратно.
– Э-э-э! Рано! Вас сюда привезут ещё два или три раза… Чудес не бывает. Прыгать будете, когда всё восстановится и врачи разрешат!
В проходе аппаратной мастер приподнялся на носилках:
– Вы мне главное скажите! Кто изобрёл? Это вы с Фёдором Александровичем изобрели?
– Кто изобрёл? Работал весь наш коллектив. И у нас, как в каждом нашем большом деле, один на другого опирается. Ведь вы производственник! И вы понимаете, что для осуществления идеи нужна согласованная работа на высоких классах точности. И высокая организация. Часть заказов нашего Института выполняется и на вашем заводе. Кто сделал, кто изобрёл? Кто у нас в стране всё делает? Народ! Наши замечательные советские люди, руководимые партией!