Энергия заблуждения. Книга о сюжете
Шрифт:
Прошли десятилетия, и читаю я вот сейчас книгу, вышедшую в 1979 году, «Турецкие народные повести»; в этих повестях написано, если судить по переводу, почтя современным языком: мужчина и женщина любят друг друга, они разлучены, умирают, после многих чудес розно хоронят любящих людей, и вырастают деревья над их могилой.
Перед этим они разговаривали стихами, и только стихи давали им имена, и разговаривали они не только стихами, но и стихами-загадками. Стихи были как сигналы далеких друг от друга кочевий. Любовь, и поэзия, и проза, и в прозе мифы закреплены загадками.
Загадки так
Поэмы, романы, рассказы сродни загадкам, но разгадки множественны, они различны, – предметы, о которых там говорят, события, люди не называются по имени, не определяется их характер.
Он нащупывается. Познание идет по ступеням, но дует ветер развязки.
Деревья сплетают свои кроны, и люди узнают друг друга… Беда и тайна Раскольникова. Вначале загадка. Неизвестно, что он делает, какой поступок он собирается совершить, и самый поступок – преступление, он только пробует. Человек хочет узнать свои силы. А узнает горечь ошибки. Ошибка страшна, как любовь, – неразделенная любовь.
Поэмы пишутся. О неразгаданной любви. Татьяна ошиблась во времени. Она полюбила, когда ее еще не любили, Онегин не полюбил ее сразу после письма потому, что он не знал, что такое любовь.
Письмо Татьяны к Онегину переведено на язык казахов, и девушки, когда доят корову, поют эту песню. Мне говорили это люди, достоверно знающие, что такое поэзия.
Они готовы были встретить истинного поэта, и в знак признания старшинства поэзии над прозой они готовы были вымыть, став на колени, ноги поэту.
Так в Евангелии Иоанн Креститель говорит, что он хотел, чтобы Иисус окунул его в воду.
А он сам бы вымыл пришедшему Иисусу ноги в знак признания старшинства.
Один хороший, почти современный прозаик говорил, что рукописи не горят.
Это оптимистическая ошибка. Когда увозили больного Тынянова из Ленинграда, в его квартире жили чужие люди. Там было холодно. Очень холодно. Они топили печь, маленькую железную печь рукописями и не знали, что они сожгли, между прочим, переписку матери Пушкина с матерью Кюхельбекера.
Два человека мальчиками спорили друг с другом, спрашивали друг друга о разгадках и загадках, но рукописи горят.
Хлебников в степи, как рассказывает Дмитрий Петровский, сжег листы своей рукописи, чтобы «дольше было светло», но он их помнил.
Когда будете жечь рукописи, то вот вам совет старого, опытного человека. Читайте то, что вы жжете. Мы так делали в Доме искусств. У братьев Серапионов многие рукописи были прежде всего прочтены огнем, и это неплохой читатель для начала.
По лестницам, темным лестницам ходил поэт Осип Мандельштам. Он создавал стихи, произнося их, ища во встрече со звучащим словом разгадку. Он говорил, что ненаписанная строфа, как слепая ласточка, улетает в «чертог теней», и начинал снова: «Я слово позабыл, что я хотел сказать, слепая ласточка в чертог теней вернется».
Количество так называемых черновиков необычайно, особенно тогда, когда черновики – черновики мысли.
Эйнштейн говорил, что мысли бессловесны и именно поэтому творец удивляется, получив разгадку какой-то тайны неизвестно откуда.
Велики тайны черновиков. Человечество само мыслит как бы предположительно. Найденные решения таятся в уже созданных вещах, не обнаруживая себя.
Человеческая мысль как бы преждевременна. Разгадки сменяются. Сменяются изобретения, недоработанные, сменяются революции. Города превращаются под неожиданными дождями в холмы. Дома, покрытые пылью веков, зарастают деревьями. Я видал старые оливы, похожие на обнаженные сжатые мышцы. Когда раскапывали эти холмы, то находили комнаты с надписями на стенах и считали, что это грот, а не комнаты, надписи и рисунки называли гротесками, потому что они не имели разгадок.
Явления искусства не имеют времени погашения.
Об этом писал Пушкин, он сравнивал произведения искусства с достижениями науки. Научные достижения могут устареть, создания искусства не стареют. Об этом писал Маркс. Он говорил, что сравнительно легко показать, как определенный базис, определенные условия создают произведения искусства, но трудно понять, почему произведения искусства переживают ту обстановку, которая их создала («Введение к «Критике политической экономии»).
Мы все знаем, что Гомер, Шекспир, Толстой, Достоевский не стареют. Можно уточнить: если в определенные промежутки времени Шекспир, Пушкин, Гомер кажутся устаревшими и требующими переделки, то это время проходит и сменяется признанием первого текста.
Как же объяснить это явление?
Я не решаюсь дать ответ, который был бы сколько-нибудь категоричным, но я делаю одно предположение: произведение искусства имеет различные разгадки, и эти разгадки могут быть при всех противоречиях правильными.
Могу дать сравнение: мы возвращаемся к загадкам.
Загадки, они очень часто ритмичны, построены так, что в них есть вопрос, но загадка существует для того, чтобы существовала одна разгадка, которая считается истиной, и множество разгадок приблизительных.
Когда вам для полной разгадки дается один или два предмета, то вы начинаете подбирать понятия, которые вам кажутся совпадающими, но когда вам дают истинную разгадку, вы говорите сами себе: «А я не догадался». У вас есть радость отгадки.
Санчо Панса сыпал пословицами. Пословицы эти обычно не подходят к сути того, к чему их хочет применить Санчо Панса, но зато смыслом своим они обновляют слова. Идет какая-то игра, как будто игра в карты. Интерес в том, что вы не знаете истинной разгадки.
На этом основана пушкинская «Пиковая дама». Германн погиб от неточности. Он не то сказал, что хотел сказать. В разгадках, прикрепленных к загадкам, дело построено часто так – существует разгадка точная, но эротичная, непристойная. Но существует и другая разгадка – пристойная. Человек, загадавший загадку, играет на смущении слушателей. Ему нужна ошибка.
Произведения искусства шире, они разрешают то, что прежде считалось неразрешимым.
Путешествия Одиссея бесчисленны. Поэма предлагает конец путешествий. Одиссей несет на плече весло. Встречный человек спрашивает: что за лопату несешь ты на плече, иноземец? Весло приняли за лопату. Тут не видали весла. В этих местах нет путешествий. Одиссей как будто кончил свои географические загадки.