Энергия заблуждения. Книга о сюжете
Шрифт:
«Евгений Онегин» не окончен. Поэма, которую начинал Пушкин, была окончена.
Вы скажете, возможно: как так?
Возможно, даже скажете: какая поэма?
Отвечу: заданная поэма.
Ведь это было уже предсказано; предсказано при появлении: «Вот поэма, которая, вероятно, не будет окончена».
Великая русская литература умеет не создавать концы.
Анна Каренина, счастливая, почувствовавшая дома счастье, обеспокоенная, но еще счастливая, ехала в бурю в поезде из Москвы в Питер. Буря описана могуче; так не описывал
Но концы романов великих английских писателей – ложные концы.
Счастливых концов литература, большая литература не знает.
Когда-то молодой Чехов дал в юмористическом журнале перечисление того, о чем нельзя писать. Там были слуги, верные слуги, которые преданы господам. Там было много счастливых концов.
Но сам Чехов не давал счастливых концов. «Вишневый сад» кончается тем, что все уехали из дома, кругом которого рубят вишневые деревья. А слуга остался. И он говорит, что человека забыли. Это – тот самый человек, тот верный, счастливый слуга, который должен быть в романе англичанина.
Счастливые концы будут у другого человечества – у счастливого человечества, которое сумеет жить без войны, которое создаст другую любовь, о которой мечтал Маяковский, которую отвергал Блок.
Блок писал: «О, разве, разве клясться надо в старинной верности навек?»
А перед этим он писал: «Да, есть печальная услада в том, что любовь пройдет, как снег».
Приходит весна. Птицы, те, которые не улетают, чувствуют солнце. Иначе чирикают. Иначе сидят на ветках. Прилетят другие птицы, которые умеют улетать от зимы, но верно возвращаются на старые гнезда.
Поэты редко умирают стариками. А если они доживают до глубокой старости, то они оказываются министрами маленьких государств и создателями старой драмы, основанной на переделке кукольной драмы. Я говорю о «Фаусте» и о Гёте.
Не надо бояться ни смерти, ни жизни. Надо дописывать книги, в которых не умеешь описать предсказания будущего.
Но будущее существует.
Змеи вырастают из своей старой шкуры, потому что шкуры не умеют расти. Старый чехол змеи сбрасывается, он зовется выползнем. Это слово сказал Даль Пушкину. Пушкин смеялся.
Когда-нибудь старая литература станет выползнем прекрасным, как прекрасно старое искусство.
Искусство в множественности своих попыток, в долгих поисках путей протаптывает тропы, по которым когда-нибудь пройдет все человечество.
Заблуждения искусства – это энергия поиска. Это не танец и не шаманское заклинание, при котором шаман танцует, обвесив себя тяжелыми железными колоколами.
Искусство в бесконечных поисках свершения знает одно – не как кончить, а как увидеть.
Что такое счастливый конец?
Чехов писал, что тот, кто создаст новый конец для драмы без смерти или отъезда, тот будет величайшим человеком.
Чехов советовал, написавши рассказ и не прочитывая его, оторвать первые страницы, страницы завязки, но он умел еще и не давать завязок; Чехов умел заставить людей смотреть на вещи, которые его очищают без обмана.
Счастливый конец утверждает: жизнь не нуждается ни в переосмысливании, ни в переделывании.
– Я начал эту главу со слов Аристотеля.
– Так вот.
Значит ли это, что мы живем в нецелом мире?
5. Сюжет, перипетии и фабула. Пародирование, переосмысливание сюжета
I
Итак, есть две книги.
Первая – скажем – энергия заблуждения.
Мы группируем ее главным образом вокруг «Анны Карениной».
Вторая книга называется – скажем, – омертвление мифа или износ постройки.
То, что мы называем сюжетом, это хорошо найденная форма анализа предмета и рассказа о предмете.
Постепенно эта система становится жесткой.
Это точная и верная живопись века; но века тоже проходят.
Вторая книга – та, о которой мы только начали разговаривать.
…Итак, мы видим и знаем, что сюжеты сказок, новелл, романов и даже газетных сообщений повторяются, – они не повторяются, а по возможности изменяются, точнее отражая жизнь.
Но для точности приходится выбирать способ расположения материала, который одновременно и формирует материал и, к сожалению, ограничивает материал.
Он навязывает нам для темы подходящие слова.
Но в истории литературы существуют два явления: – продолжение – история – и овес, который прорастает сквозь рогожу. Вламывание в искусство новых материалов.
Я приведу пример.
Поговорим снова про «Декамерон».
Мы видим, что в «Декамероне» как будто есть три рода сюжетов.
Первый сюжет – прямые фиксации остроумия, ловких ответов и игра со словом; это первый и наиболее слабый элемент.
Второй элемент.
Рассказ о необыкновенных случаях, при которых люди необыкновенным способом выходят из затруднения.
Это эротические новеллы, в которых рассказывается, вернее, переписывается эротический сюжет, и потом он приобретает благополучный конец.
В греческом мире и в римском мире морские путешествия очень сложны: существует большое пиратство, женщин похищают, люди превращаются в рабов; это то, что в прямом виде даже сейчас существует в детских рассказах, например, в мечтах Тома Сойера у Марка Твена.
Третий элемент – пародирование сюжета.
Итак, при похищении женщины пиратами идет игра в опасность – мы хотим спасения женщины и не достигаем его; потом новое похищение, потом новое спасение, потом новое похищение, потом новое спасение, и потом опасность возникает снова.