Енот-потаскун
Шрифт:
– Не знаю, - у меня пошла обратная реакция: хотелось упасть и тихо сдохнуть. – Нечего пока отмечать, только через месяц в силу вступит.
– Ничего, через месяц еще раз отметим.
– Тогда куда-нибудь, где тихо. И народу поменьше.
– Ладно, подумаю, - кивнул он.
Пока Антон раскатывал свою ученицу, я бревном лежала на диване в полной прострации, пялясь в потолок и поглаживая Тошку.
Молодец, Наточка, королева оленей. Пол-интернета перечитала, а про срок вступления в силу решения протупила. Оставалось только надеяться,
Только минут за пятнадцать до возвращения Антона я отодрала себя от дивана и кое-как навела красоту.
– Отлично выглядишь, - заявил он, осмотрев меня с ног до головы. – Готова? Идем.
– И куда мы?
– Здесь недалеко, пешком дойдем.
Я была заинтригована. Держась за руки, мы прошли дворами, пересекли сквер, обойдя пруд, и очутились у псевдонемецкой стекляшки.
– «Баден-Баден»? – фыркнула я. – Серьезно? Мне казалось, что это какой-то жуткий шалман.
– Не была, а говоришь. В прошлом году день рождения отца здесь отмечали. Очень даже пристойно. В выходные надо заказывать столик, а по будням тихо.
Снаружи ресторан действительно выглядел пошло-претенциозно, как надутый из жвачки пузырь, но внутри оказалось неожиданно уютно.
– Нам куда-нибудь, чтобы музыка не по ушам, - попросил Антон подошедшего метрдотеля.
В полутемном зале, отделанном деревом, было занято всего два столика. Музыка доносилась откуда-то издалека. Вокруг на полках стояли всевозможные раритеты советских времен.
– А ты знаешь, действительно симпатично, - призналась я, разглядывая дисковый телефонный аппарат.
– Скажи, а ты в принципе не любишь там, где шумно, или только сегодня в раздрае? – спросил Антон, когда нам принесли по бокалу вина.
– В принципе. Я такая асоциальная зверюшка. Наверно, мне вообще легче с животными общаться. Не люблю все это – толпы народу, незнакомые компании.
– Как же ты согласилась со мной на дачу поехать? В незнакомую-то компанию?
– Ну… - я отпила глоток. – Наверно, что-то подсказало, что четвертого шанса не будет. Три – это и так за гранью возможного.
– Видимо, что-то там, - Антон неопределенно махнул рукой вверх, - очень хотело нас свести. Я тоже клубняк не особо люблю. Но, скорее, потому, что обожрался. Пока в группе играл. Кстати, может, сделаешь исключение? Я тебя хотел пригласить на следующей неделе. В «Черном лисе» играть будем. Но там сравнительно камерно.
– Так ты в группе играешь? – удивилась я. – Ты не говорил. Конечно, приду.
– Подменяю басиста. Он у них такой… своеобразный. То в запое, то на Гоа дзен ловит. Но совсем его выгнать не хотят. Так что я – штатный запасной. Это моя университетская группа, «Черная жара».
– Ой, мама, - я не смогла удержаться от смешка в ладонь.
– Да, есть маленько. Не я придумал. Понимаешь, для меня это просто хобби, а для них работа. Они готовы за гроши по ебеням ездить на гастроли, но это не мое. Порепетировать, поиграть где-то пару раз в месяц, на джем собраться – нормально.
– Ты учился?
– Музыкалку окончил, - кивнул Антон, поглаживая и перебирая мои пальцы, от чего по спине бежали щекотные мурашки. – Гитару. А ты нет?
– Два года мучила аккордеон, - вздохнув, созналась я. – Потом сказала, что лучше его сожгу. Теперь, наверно, даже и не вспомню, где у него что. Хотя на пианино иногда тянет что-нибудь простенькое на слух подобрать.
Это тоже было для меня в новинку. С Сашкой мы в рестораны ходили есть и попутно забивали эфир какими-то разговорами ни о чем, чтобы не молчать. Сейчас все было иначе. Ну да, мы что-то ели, очень даже вкусное, пили вино, потом кофе. Но главное – разговаривали, смотрели друг на друга, прикасались – будто случайно сталкиваясь руками, ногами под столом. Это была такая тонкая, долгая прелюдия, когда, вроде бы, ни слова о сексе, но все только о нем – каждым взглядом, каждым жестом.
– Пойдем? – спросил Антон. – Половина двенадцатого, через полчаса закрываются. Ты завтра как?
– С трех. А ты?
– У меня в десять долбанутый во всю голову мальчик Славик на Бухарестской, но я его передвину на попозже. Останусь у тебя?
– Конечно.
Мы шли, не торопясь, словно специально оттягивая то удовольствие, которое ждало дома. Останавливались поцеловаться в темных закоулках, как школьники.
– Знаешь, Антон, - сказала я, обняв его за талию под курткой, - я, конечно, полностью выдохну, только когда получу свидетельство о разводе и штамп в паспорт, но все равно сейчас такое чувство, словно камень свалился.
– У меня тоже. Вроде бы и понимал, что это уже формальность, но… Как будто ты еще не совсем моя. Кстати, ты помнишь, какой завтра день? То есть уже почти сегодня, через десять минут наступит?
– Какой?
– Ровно три месяца, как чья-то мохнатая лапа поймала меня за штаны. На Чернышевского.
– Точно, - рассмеялась я.
Обладатель мохнатой лапы – четырех мохнатых лап, хвоста и наглой морды! – был очень недоволен, когда его выпустили из клетки, покормили и загнали обратно.
«Что за дела, чуваки?! – ясно слышалось в его возмущенном курлыканье. – Вы что, совсем охренели?! Ну погодите, я вам устрою веселые горки, только выпустите! Все перестираю и попрячу, черта в ступе вы у меня чего найдете!»
Мы, наверно, и правда совсем охренели, но нам точно было не до него. Только в одну короткую паузу Антон поинтересовался, переводя дыхание:
– Не стыдно, мамо? Ребенок плачет, а ты тут разврат устроила.
– Ничего, - я ущипнула его за живот, - у ребенка зимой тоже гон будет. Начнет насиловать всю живую и неживую природу подряд. Вот тогда и посмотрим, кто в танке.