Энские истории
Шрифт:
Это тоже не случайно.
Затем – пистолет. Зачем ему пистолет? Ведь не просто же так.
Мы уже ехали обратно, на Фруктовую. Она что-то говорила, но я почти не обращал внимания – был погружен в свои мысли.
– Откуда вы знаете Сундукова? – машинально спросил я, повторяясь.
– Сергей Сундуков – первый помощник и правая рука моего мужа, Ильи Ефимовича Квасного, – отчеканила она.
– А кто же отец ребенка? – спросил я, заранее предчувствуя, что услышу сейчас
– Как кто? – она произнесла это с легким возмущением. – Илья Ефимович, конечно же.
– Понятно, – меня это не удивило; теперь я ожидал любого поворота событий. – Выходит, Сундук моими руками украл сына у господина Квасного? Но зачем ему понадобилось красть ребенка у своего шефа?
– Как зачем? А разве это не вы звонили?
– Куда звонил? – репетиции не прошли даром; теперь эта роль давалась мне легко.
– Мне показалось, что голос тот же самый… Около часу дня раздался звонок: неизвестный сказал, что похитил ребенка и потребовал выкуп – сто тысяч долларов.
Я кивнул:
– Ну да. Нечто похожее я как раз ожидал. Но все же… – я не договорил. Точнее, договорил, но про себя: "Но все же мне непонятно, как Сундук смог добраться до свежеприготовленного сока, а кроме того, мне совершенно непонятно, почему ты, красавица, такая темненькая, а сын у тебя – беленький, словно одуванчик? И потом: если ему – лет восемь, то во сколько же ты его тогда родила? В пятнадцать? А забеременела – в четырнадцать? Ох, что-то не сходится…". Снова меня одолели предчувствия.
Я подъехал к дому, поставил машину и мы вместе поднялись в 32 квартиру.
Сундук уже весь посинел и тихонько хрипел. Я не удержался от соблазна: легонько ткнул его ногой в живот. Он дернулся, петля затянулась на шее, Сундук посинел еще больше, и его выпуклые, словно у морского окуня, глаза прямо-таки выкатились из орбит.
– Что мы с ним будем делать?
– Ничего. Оставим здесь. Как только я приеду домой, расскажу обо всем мужу: он разберется.
Я согласно кивнул:
– Надеюсь, это правильное решение. А сейчас – надо забрать ребенка и уезжать отсюда.
– Да, да… Конечно, – слабеющим голосом проговорила она и вдруг покачнулась. Я подхватил ее и усадил на стул. Она благодарно улыбнулась.
– Я возьму мальчика и отнесу его в машину. А потом вернусь за вами, – сказал я и направился в соседнюю комнату, но она меня остановила:
– Подождите! Не оставляйте меня наедине с этим подонком! Я боюсь – а вдруг он развяжется!
– Ну что вы! Не развяжется, – подбодрил я ее. – А впрочем, если боитесь… Вот, возьмите, – я протянул ей пистолет. – В случае чего – стреляйте без предупреждения.
Я бережно взял ребенка на руки и стал спускаться на улицу. Вышел из подъезда, аккуратно положил спящего мальчика на заднее сиденье машины и поспешил обратно.
Нащупав гладкие холодные перила, я стал подниматься по лестнице. Когда до площадки между этажами оставалось всего несколько ступенек, прямо перед моими глазами мелькнула бледная тень. Затем раздался… сухой щелчок, и больше ничего.
Женщина злобно вскрикнула и с досадой бросила пистолет на бетонный пол.
– А патроны? Как же вы собирались стрелять, если патроны – у меня? – я преодолел последние ступеньки, подошел ближе и, хорошенько размахнувшись, коротким хуком справа послал ее в нокаут. Она сильно ударилась головой об стену и сползла к моим ногам. Я считаю, расхожая мысль о том, что женщин бить нельзя – обычное заблуждение. Предрассудок, на который не стоит обращать внимания.
Я нашел на полу пистолет, достал из кармана обойму и вставил ее в рукоять. Передернул затвор, дослал патрон в патронник. Затем взвалил обмякшее тело на плечо и продолжил путь в злополучную квартиру № 32.
Сундука она развязать не успела. Да и не смогла бы – я так его взнуздал, что любая попытка освободиться от пут грозила немедленным удушением. Его веревки можно было только разрезать, а у нее даже пилочки для ногтей с собой не было.
Сундук лежал и хрипел. Поделом!
Я связал ее остатками веревки; петлю делать не стал, но для верности несколько раз пропустил концы позади батареи парового отопления.
Ну вот и все! Теперь я не боялся, что они смогут чудесным образом выпутаться, пока я буду ездить за Квасным.
Ведь он должен наконец узнать, кого пригрел на своей груди!
Илья Ефимович Квасной оказался тучным лысым человеком лет пятидесяти. Он вышел на крыльцо, спустился к цветнику, и тут я его окликнул:
– Илья Ефимович! Илья Ефимович!
Он подошел к ограде, и я быстро изложил ему суть дела. Дважды он прерывал мой рассказ короткими приглушенными проклятиями, а потом схватился за сердце, посерел и сказал осипшим голосом:
– Подождите, я схожу в дом – за лекарством, и сейчас же вернусь. Если все так, как вы говорите – им несдобровать! – и ушел, чуть прихрамывая.
Через пару минут он вернулся: вышел через калитку и, поминутно оглядываясь, поковылял ко мне. Я стоял, притаившись за одним из кирпичных столбов, на которых держалась ограда. В этот момент на крыльце дома показался очень колоритный персонаж: высокого роста красавец-брюнет, с тщательно зачесанными назад и набриолиненными волосами. На нем был изящный смокинг (несмотря на адскую жару), на шее красовалась бабочка и в петлице – алая роза. Перехватив мой удивленный взгляд, Квасной сказал:
– Это мой деловой партнер. Сегодня утром прилетел из Москвы. Мы ведем с ним важные переговоры. Так что давайте поторапливаться – у меня еще много дел.