Эоловы арфы

Бушин Владимир Сергеевич

Время шло, а гость, кажется, вовсе не был опечален или обеспокоен отсутствием хозяина — так поглотили его заботы о собственной персоне. Уже облачившись в свой нехитрый наряд, служащий для особо важных и торжественных случаев, Маркс долго ждал, когда Блан отойдет от зеркала, чтобы не смутить его своим появлением в момент репетиции. Однако не замечалось никаких признаков, которые свидетельствовали бы, что гостю надоело или вот-вот надоест красоваться перед зеркалом. "Сударь, пора и честь знать!" — мысленно упрекнул Маркс. "Вот прилип! — негодовала Елена, а когда

Блан, желая рассмотреть себя лучше, взялся за зеркало рукой и немного повернул его, она взмолилась: — Господи, обрушь ты на него если уж не свод небесный, то хотя бы это зеркало!"

Наконец, не выдержав, Маркс довольно громко кашлянул. Великий историк с невероятным проворством ("Как камень из пращи", — подумал хозяин. "Ну чисто кот!" — заметила служанка) сиганул от зеркала к креслу и сел в непринужденной позе. Маркс вошел. Медленно поднявшись, Блан склонился в полупоклоне, изящество и величавость которого у него не вызывали сомнения.

И без того не очень-то обрадованный перспективой предстоящей встречи, Маркс вовсе потерял интерес и к гостю, и к беседе с ним, увидев Блана актерствующим перед зеркалом. Он знал, что нет на свете ничего труднее и безнадежнее, чем пытаться в чем-нибудь переубедить самовлюбленного человека, а ведь только в этом и мог таиться для него смысл всей встречи. Поэтому Маркс решил терпеливо отбыть повинность — слушать гостя, ни в чем ему не возражать и мирно проститься.

Такая позиция собеседника вполне устраивала Луи Блана. Он поучал, предостерегал, пророчествовал. Особенно охотно и много гость рассуждал о религии, о вере и безверии, об их связи с философией и политикой.

— Нельзя забывать, — он поднимал палец кверху, — что атеизм в философии имеет своим неизбежным последствием анархию в политике.

"Вполне социалистическая идея! — усмехнулся про себя Маркс. — Неужели это все, что он извлек из изучения мировой истории?"

Гость вдруг прервал поток своих сентенций и спросил:

— Вам сколько лет, доктор Маркс?

Маркс ответил.

Блан помолчал, прикидывая, насколько он старше, — оказалось, на целых семь лет. Видимо усмотрев в этом дополнительное обоснование своего права на менторский тон, Блан удовлетворенно произнес:

— Ну вот.

Потом подошел к Марксу и, уперев свой пальчик ему в грудь, что из-за роста было непростым делом, продолжал:

— Помните о том, что Руссо — представитель демократии, основанной на единстве и братской любви! Но помните и о том, что та самая рука, которая дала нам "Общественный договор", содержащий протест против официальной религии, написала "Исповедь савойского викария", где отстаивается необходимость естественной религии, веры в бога, основанной на чувстве.

Маркс слушал оратора и думал: "Как царь Мидас превращал в бесполезное золото все, к чему ни прикасался, так пошлый человек делает пошлым все, что ни попадет в поле его зрения".

За время, пока Луи Блан разводил свои рацеи, в комнате под разными предлогами побывали все члены семьи: уж очень интересно было посмотреть на карлика, поучающего Карла.

Когда в комнату

вошла старшая дочь, Луи Блан подозвал ее к себе, потрепал по щеке и, хотя она была с него ростом, умиленно сказал:

— Какая прелестная малышка!

Довольно неожиданно Луи Блан достал из жилета огромные часы и озабоченно взглянул на них:

— О, мне уже пора!

"Должно быть, у него еще несколько таких визитов", — с облегчением подумал Маркс и пошел проводить гостя. Когда они проходили мимо зеркала, Блан вдруг остановился и, будто обрадованный тем, что мог забыть, но вот все-таки не забыл, вспомнил, произнес еще несколько длинных сентенций. На самом же деле ему просто не терпелось бросить еще несколько взглядов на себя в зеркало. Он ушел в полной уверенности, что оставляет здесь своего неофита.

Как только за гостем закрылась входная дверь, все бросились к Марксу. Елена с шутливой озабоченностью несла ему стакан воды. Жена гладила его по голове и голосом, полным сострадания, говорила: "Бедный, бедный Мавр!.." Женни, Лаура и даже совсем маленький Муш, вероятно подученный сестрами, ходили вокруг отца, время от времени притрагивались к нему, как бы желая удостовериться в его целости, и трагически повторяли: "Карлик сразил Карла — какой ужас! Карлик победил Карла — какой кошмар!" А Маркс только стонал, охал и пил воду.

Когда все вволю натешились этой игрой, он спросил:

— Ну, а как бы вы его назвали?

В доме Марксов всем давали прозвища. Это происходило по-разному. Иногда прозвища возникали из комических случаев или забавных совпадений. Второго сына, родившегося в Лондоне пятого ноября 1849 года и нареченного Генрихом, прозвали Фоксиком, или Маленьким Заговорщиком: день его появления на свет совпал с годовщиной знаменитого "порохового заговора" Гая Фокса, намеревавшегося в 1605 году взорвать здание парламента.

Другие прозвища были рождены особенностями внешности, характера или манер. Сам Маркс за свою смуглость был для всех Мавром; первому сыну Эдгару за его подвижность и легкость дали прозвище Муш, что на рейнском диалекте означает воробей.

Старшую дочь Женни чаще всего звали Женнихен, по могли также назвать Кви-Кви — император Китая. Но больше всего прозвищ было у средней дочери Лауры: за умение шить и со вкусом одеваться ее прозвали Мастер Какаду (так звали модного портного в каком-то старом романе), за кулинарные способности — Стряпухой, за помощь отцу — Секретарем, за пристрастие к стихам — Поэтессой.

Прозвища давались не только членам семьи, но едва ли не всем, кто бывал в доме, с кем вообще так или иначе Марксы сталкивались, — в этом они были беспощадны и неутомимы. Энгельс для детей был Ангельсом, Вильгельма Либкнехта за обилие сказок и историй, которые он знал, дети прозвали Лайбрери (Библиотекой).

Чаще всего прозвища давал сам Маркс. Это было одним из выражений веселого переизбытка его жизненной энергии, неудовлетворенности сущим, нелюбви к однозначности. Одним из проявлений дерзкого желания все вокруг переиначить или хотя бы подчеркнуть во всем новые свойства, обнажить скрытые грани.