Епістолярій Тараса Шевченка. Книга 2. 1857–1861
Шрифт:
28 жовтня 1857. Саратов
Братові любому, друзяці щирому, співаці славному, вірному товаришеві незапам’ятної пригоди 1847 року Тарасові Григоровичу од брата і друга чолом і вірне слово!
Слава, честь а благодареніє Великому, Справедливому, Милосердому Богу, визволившему тебе, друже, з тяжкої неволі на світ Божий між нарід хрещений на надію всім кохаючим щире Україну і всі братерські слов’янські народи! Два тижні чекав я тебе щодня в Петербурзі, повернувшись з чужини; істинно, найкраща радість для мене була почути, що Бог тебе напослідок вертає з гіркої неволі. Брати і приятелі наші в Петербурзі – Білозерський, Навроцький, Сераковський і другі казали, що мусив ти приїхати к 1 октябрю, одначе ти не явивсь, і я поїхав, а в Саратові узнав, що був єси у моєї матері, за що тобі велике спасибі. Швидше пиши та старайся, щоб тебе пропустили до Петербурга та пиши, пиши, пиши, тільки ж по-нашому пиши. Час змінився, цар – дай Боже йому здоров’я і довгого царствования – не забороняє нам нашої мови;
Миколу Костомарова.
Окт[ября] 28
1857.
218. А. І. Толстої до Т. Г. Шевченка
2 листопада 1857. С.-Петербург
1857, 2 ноября, С.-Петерб[ург].
Мне так хочется сказать: друже мой единый, Тарас Григорьевич, мы с графом ждем Вас и не дождемся. Только и есть, что всякий день говорим об Вас. То с М[ихаилом] Мат[веевичем], то с Сераковским или с собратами художниками.
Вы не можете себе представить, как наболела у меня душа с тех пор как я узнала, что Вы не будете у нас в Петербурге. Ну, да, Бог даст, все поправится. Виноват во всем Ваш новопетровский комендант. Чего он испугался? Ему бы только отвечать в Оренб[ург], что вот как случилось; много, что получил бы выговор от губернатора за поспешность, вот и все. А то начал звонить в колокола. Напишите мне, ради Бога, что Вы теперь делаете, получили ли пачпорт? Пишите графу, проситесь в Академию. – Письмо это предоставят В[еликой] К[нягине] Марии Николаевне. Вы не знаете нашего Царя – ведь это сама доброта. Вы получите свободу жить в столице для Божественного Искусства.
У меня есть Ваши деньги – 500 руб[лей] сер[ебром], распорядитесь ими. Отослать ли их к Вам в Нижний или сберечь до Вашего приезда в Петербург? Во всяком случае, уведомьте меня. Я видела все Ваши рисунки, они очень хороши. А за мой рисунок, т[о] е[сть], присланный мне, в память 1-го генваря 1857 года, кланяюсь по-русски и глубоко благодарю за святые минуты счастия, которые мне доставили и вид этого рисунка и перемена судьбы рисовавшего. Да, есть у людей святые, отрадные минуты жизни.
Пишите мне, пишите скорей. Виделись ли Вы с Далем? Побывайте у него; поклонитесь ему от графа, и С. Н. Жадовского, и от меня.
Гр. А. Толстая.
P. S. Граф получил Ваше письмо, но не отвечал, не знал куда писать.
219. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка
5 листопада 1857. Слуцьк
Слуцк. 5-го ноября 1857 г.
Друже мой дорогой! Вчера я приехал сюда из Рачкевичей с отцом моим, который захворал глазами, и нашел твое дорогое письмо. Не теряя времени, спешу по первой почте послать тебе несколько слов в надежде, что они застанут тебя в Нижнем, над твоим Богданом Хмельницким, хотя бы я желал самоскорейшего разрешения твоей участи. Сигизмунд мне писал, что добрый Ираклий при отправке твоей наглупил и что это остановило приезд твой в столицу; все-таки я не думал, чтобы ты был еще на дороге, и меня неприятно поразил штемпель Нижнего Новгорода на твоем письме. Дай Бог, чтобы это кончилось поскорее. Сигизмунд пишет, что он по твоему делу бывает часто у графини Настасии Ивановны и что надеется увидеть тебя скоро на берегах Невы. Дай Бог! Настасия Ивановна приняла его радушно, искренно, как мать – как сестра – и тебя ждет, видно, в ее доме такой же привет. Потому, и для многих других причин, я желаю для тебя поездки в Петербург, однако ж так мила для меня надежда увидеть тебя в Рачкевичах, что я не могу расстаться с этой мыслью при всем моем желании всего лучшего для тебя. И мои старики обрадовались чрезвычайно, когда я им прочитал, что ты, может быть, к нам приедешь.
В самом деле, друже мой дорогой, как бы это было хорошо, ежели б ты заехал в мой добрый уголок? Не найдешь здесь памятников искусства, но найдешь теплые сердца, которые знают тебя и любят с давних дней – и тебе, поэту, – человеку чувств и сердца, не было бы дурно между ними. Прожив несколько дней с ними – высказав тебе все, что я думал и чувствовал без тебя, чему я мог хотя в маленькой части выучиться, и чему выучиться не мог, – я бы повез тебя к моей знакомой, о которой ты так прекрасно мне пишешь. Она живет в 140 верстах от меня, и потому я не могу посещать ее часто, но по крайней мере два раза в год я буду ее навещать, чтобы подышать этой атмосферой изящного и прекрасного, а как же приятно было бы мне совершать зимою это путешествие с тобою. Ты хочешь знать ее имя и фамилию? Имена ничему не учат, однако ж я не хочу оставить желания твоего не исполненным. Эта прекрасная женщина, по имени Елена Скирмунт, еще молодая, богатая и получившая самое тщательное воспитание. Муж у нее молодой и дельный человек, которого она любит и уважает. Натура Елены немного эксцентрическая, и я бы желал видеть ее или незамужнею, посвятившею себя одному искусству, или как жену немного более человечественною, но так создал уже ее Бог. Ты знаешь растение, которого листья так удивительно чувствительны, что дотронуться их нельзя – ежели сядет на них самая маленькая мушка, они свертываются. Есть что-то соответственного этому растению в натуре этой женщины. Она понимает практическую жизнь нашу; все люди в доме ее любят, она занята их нуждами, больных лечит, заботится всем – сверх того, не испугалась бы опасности, напротив, я думаю, нашла* [2] бы в ней удовольствие; но наши страсти, все грубое и материальное ее пугает, – это чистота воплощенная, хотя у нее уже двое детей. Она глубоко религиозна, может быть, даже немного мистически религиозна. Училась многому и много знает, все вопросы настоящего времени ее занимают, любовь родины горячая, эстетическое чувство удивительное, – одним словом, очень богатая и щедро одаренная натура. Может быть, и для каких-то физиологических причин, ей даже непонятных, жалеет, что у нее есть муж, которому она воздает полную справедливость, в пользу которого отказалась от значительного имения, и жалеет, что у нее есть дети. Я тебе, может быть, слишком много сказал уже об ней, но я уверен, что это останется при тебе, если б ты даже посетил наш уголок. Одна анормальная ей сторона, это та, что она не довольно мать. Это много – я согласен – но уверен, что это происходит от каких-то особенностей ее натуры, она не создана для жизни, предназначенной всем женщинам, и ты бы, верной нашел живое удовольствие в обществе ее, и не осудил ее, как осуждают многие ее сестры, которые не в состоянии даже понимать ее, при всей доброте своей. Я уверен, что со временем она по самому чувству долга разобьет в себе то, в чем еще есть недостаток. Теперь это чистая, прямая, мыслящая, и чувствующая, и любящая всё изящное женщина.
2
Було: нашли.
Но кроме ее, есть у меня еще другая знакомая, подруга ее, – тоже глубоко религиозная и любящая целой душою искусство. Она на днях должна возвратиться из Рима, где прожила несколько месяцев. Училась искусству прежде в Вильно, потом в Варшаве, наконец в Дрездене и Риме. Одна из замечательных женщин у нас, по своему образованию и теплоте души – по евангелическим просто чувствам. Мы бы и там поехали, ежели б ты пожелал.
Видишь, как мне бы хотелось заманить тебя в Рачкевичи, однако поезжай в Петерб[ург], потому что там найдешь более – что там может созреть и воплотиться твое создание, твоя евангельская притча. А ежели, совершив это, ты пожелаешь увидеть дорогую родину свою, то не забывай меня – направь дорогу на Слуцк и заезжай в Рачкевичи. Как я тебе буду благодарен! Как я буду счастлив!
Брат у меня женится, и я в первых числах января буду на его свадьбе, в Могилевской губ[ернии]. Ежели б ты в это время проезжал по Московско-Бобруйскому шоссе, то на почтовой станции Криштополь спроси обо мне. Иначе ищи меня в Рачкевичах и пиши в Рачкевичи.
С возвратом издателя «Виленского альбома» разговорюсь с ним насчет твоих приволжских видов – не думаю однако ж, чтобы он их там поместил – для этого нужно бы иного, более нам близкого или лучше сказать, менее чуждого сюжета.
Виды Актау я давно отправил к Сигизмунду и надеюсь, что он их тебе переменит в деньги. Здесь при всем желании мне не удалось…
Бюрно теперь в Петербурге – ежели б ты пожелал писать к нему, то посылай письмо к Сигизмунду и адресуй в Военную академию. Сигизмунд теперь в академии.
Михаил был в этом году в Варшаве, с женою, и посетил даже меня в Рачкевичах. Он недавно возвратился в Оренбург и, верно, потому ты не получил от него ответа.
Извини неразборчивость почерка – пишу самым скверным еврейским пером, а перочинного ножика у меня нет.
Прощай, друже мой дорогой – и люби твоего
Бронислава.
Старика мои благодарят тебя за память и жмут дружески твои руки.
Прощай еще раз – до свидания когда-нибудь.
220. Т. Г. Шевченка до I. П. Клопотовського
6 листопада 1857. Нижній Новгород
Нижний.
6 ноября
1857.
Други мои, искренние мои, сущие в Астрахани, мир и любовь с вами вовіки.
Сатана, он же и Иван Рогожин, не терпящий света истины и враг всяких добрых помышлений и намерений наших, самый сей сатана, кровный родич, а може, и единоутробный брат німецький, перейшов мені шлях в Нижнем Новегороді і не допустив мене, німецький син, до столиці. Полиция, родная сестра Йвана Рогожина, остановила мене в Нижнем и до вчорашнього дня сама не знала, для чого вона мене остановила, а вчора формально объявила мені, что я нахожуся под ее секретным материнским надзором и что мені свыше воспрещено жить и даже переїзжать через столиці. Так от що мені наробив враг рода человеческого Иван Рогожин! А я, недотепний, забув на той час надіть на себе хрестообразную амуницию. А то б нічого сього не було. Розумний лях по шкоді.