Эпилог
Шрифт:
— Прости, Гошик, — прильнула к нему. — Я постараюсь сдерживаться.
— И я тоже, — ответил он глухо.
Недоразумение исчерпалось, но взгляд Мэла, вернее, его зверя долго преследовал меня. Отвернусь — и возникает неприятное ощущение меж лопаток. Обернусь — в глазах Мэла безмятежность и идиллия.
Дурацкая паранойя. Дурацкие и бестолковые уроки по развитию интуиции.
В начале августа родилась Ясинка — маленькое чудо с крошечными пальчиками и носиком-пуговкой. Знакомство с крохотулей стало для меня потрясением.
— Она похожа на тебя, — объявила Марте, умилившись пухлыми щечками малышки. Ясинка усердно тянула мамино молоко. — У нее твои глазки и бровки.
Родители выделили для дочки самый лучший уголок — светлый и теплый, — разгородив комнату на две части. Несмотря на тесноту, в детской было уютно… и покойно душе.
Медленно вращается карусель с рыбками, веселые мишки скачут на одеяльце, розовый слон смотрит в окно, погремушка ждет часа, когда маленькие ручки схватят и требовательно затрясут… Новый человечек пришел в мир, где его любят и заботятся о нем. Он причмокивает и трогательно зевает.
— У нее светлые реснички. И длинные, — замечаю, разглядывая личико заснувшей девочки.
— Потемнеют, — говорит Марта. — И волосики сначала вышоркаются, а потом отрастут новые.
— И будет роскошная коса с руку. Как у тебя.
— Еще толще, — смеется молодая мама.
Я натащила кучу оберегов и амулетов — для спокойного сна, для хорошего аппетита, для крепких ножек, для здоровых зубов, от болезней, от сглаза и наговора, от духов, утаскивающих новорожденных. Развешивала с Мартой пеленки во внутреннем дворике и помогала гладить распашонки. Присматривала за девочкой, пока её мама хлопотала по хозяйству. И не могла наглядеться на малышку. От Ясинки пахло молоком и чем-то сладко-доверчивым, отчего на глаза наворачивались слезы, и страстно хотелось укрыть кроху от бед и напастей. Уберечь от зла, притаившегося снаружи.
— Она смотрит на меня. Осмысленно! — заметила я как-то.
— Конечно. Ясинка различает, когда ты приходишь в гости. Смотри, она радуется.
— Правда? Можно взять её на руки?
Глазки-бусинки таращатся на меня… Теплый и беззащитный комочек. Искренний… Подумать только, мы приходим в этот мир мелкими глистиками, а в итоге вырастаем большими людьми и вершим историю… Интересно, Ясинка воспринимает меня как бесформенное пятно или как великана?
— Ты будешь прекрасной мамой, — сказала однажды Марта, поймав меня с поличным, когда я напевала колыбельную, укачивая малышку. И, между прочим, ужасно фальшивила.
Прежде всего, чтобы стать мамой, нужен папа. А Мэл не созрел. Поначалу я без умолку рассказывала ему об открытиях — вроде бы маленьких, но весьма значимых для крохотного человечка ("Представляешь, она мне улыбнулась. Честно-честно" или: "Сегодня схватила за палец" или: "Сказала "ге-е-е" и задрыгала ножками"), но нейтральные ответы Мэла: "Да?", "Ну, надо же", "Ничего себе", причем невпопад, отбили охоту к откровениям. Мэл не вникал, и его безразличие коробило и обижало.
— Судя по рвению, ты собираешься открыть детский сад. Или ясли, как минимум, — сказал он с ухмылкой, прервав словоизлияния.
— Если тебе неинтересна моя болтовня, с удовольствием найду того, кому будет нескучно, — вскочила я, собравшись реализовать угрозу.
Пришлось Мэлу покаяться.
— Эвочка, пойми, я не разбираюсь в младенцах, тем более, в чужих. Я и о племянниках-то вспоминаю раз в году, на их день рождения. Они и без моей заботы прекрасно подрастают. Так что хоть убей, а меня не переделаешь.
Я вздохнула. Мэл неисправим. Равнодушный и бесчувственный пенёк. Но его эгоистичное оправдание — не повод для прощения.
В отместку я надумала приучать Мэла к магазинам. Периодически мы заезжали в продуктовые лавки в окрестностях института и выкладывали висы из карманов. Я ликовала: для местных неплохая добавка к выручке, да и наши вояжи по кварталу не выглядели подозрительно. Мэл катался по улочкам, не отдавая предпочтения конкретным продавцам. А на случай расспросов было заготовлено объяснение частым визитам в район невидящих. Мол, я, как достойная дочь своего отца, умею считать деньги и подхожу к тратам разумно. И, правда, расходы на продукты и на хозяйственные мелочи сократились в четыре раза.
Поначалу меня тревожила безопасность Мэла, но, к вящей радости, он оказался прав. В районе успели забыть о нем, как о невольном виновнике репрессий, прокатившихся зимой. Видимо, "Мастодонт" расплатился за своего хозяина.
Мэл со страдальческим видом выполнял мои прихоти, но молчал. Я так и не сказала ему, что Тёма — брат Олега. Не знаю, поведал ли Тёма родственникам о драке у клуба "Одиночество" и о последствиях. Наверняка у него имелись причины, чтобы покинуть столицу, убегая от январской облавы. Поэтому следовало помалкивать, чтобы не подвергать семью Олега опасности.
22.1
Октябрь стал сплошным разочарованием.
Во-первых, меня нервировали индивидуальные занятия. После летнего перерыва вхождение в прежнюю колею давалось с большим трудом. Конечно же, я оказалась нерадивой ученицей и на каникулах уделяла время отдыху, а не тренировкам интуиции. Покажите хотя бы одного студента, который добровольно истязает извилины, когда все нормальные люди подставляют телеса солнцу и ныряют в бассейн с вышки. Поэтому в обучении произошел регресс, и забытое восстанавливалось с великими трудностями.
Преподаватели, назначенные Министерством, вели себя деликатно и не глумились над моим увечьем. Наоборот, когда удавалось выполнить задание, они радовались, словно выиграли в лотерею миллион висов, и хвалили, вдохновляя к дальнейшим свершениям.
Разве можно считать успехом, если с понедельника по пятницу всё валится из рук, а в субботу, ни с того ни с сего, решаются девять из десяти задач? Единственный плюс состоял в том, что теперь телохранители не сверлили взглядами, сокрытыми за темными стеклами очков.