Эпилог

Робертс Дженнифер

И пока я лежал, не желая шевелиться, а Ливви, стучала в мою дверь, до меня дошло: мне всегда будет больно. Да, вскрытый наживую - самые подходящие слова. Любить Ливви было все равно, что разрезать себя, и вынимать свои внутренности. Она делала меня слабым. Она делала меня уязвимым. Она заставила меня желать, ждать и надеяться на то, что никогда не будет моим.

Дверь открылась.

– Калеб?
– позвала Ливви.

Это был первый раз, когда она воспользовалась ключом, который я ей дал, и я застонал от собственной глупости. И вот еще одна черта, которой меня наделила Ливви - глупость.

– Я здесь, - прокряхтел я.

Удушение до потери

сознания плохо сказывается на голосовых связках.

Я ненавидел то, как сильно билось мое сердце. Мне, действительно, хотелось ее увидеть. Хотелось попросить у нее прощения. И к своему стыду, хотелось показаться ей на глаза в этом избитом виде, и воспользоваться своим плачевным состоянием, чтобы она на меня не накричала. Ливви ахнула, увидев мою рожу, но не стала ко мне прикасаться.

– Что ты сделал на этот раз? Ну, кроме того, что порылся в моих личных вещах и обманул мое доверие? Похоже, у тебя выдался нелегкий день.

Я позволил ее словам повиснуть в воздухе. Что я мог ответить? В конце концов, шагнув ближе, Ливви провела пальцами по моей щеке. Я зашипел.

– Так тебе и надо, - рявкнула она.

Под ее злостью мне послышалось беспокойство.

– Что произошло?

– Я подрался, - прошептал я, - видела бы ты другого парня.

Я усмехнулся, и это было больно.

– А, д-другой парень жив?
– равнодушно спросила она.

– Да, - так же холодно ответил я.

– Ты не могла об этом не спросить, так ведь? Я всегда убиваю людей по пустяковым причинам. Я отвернулся от Ливви.
– Если ты пришла сюда поспорить, можешь не утруждаться. Твоя взяла.

В груди я почувствовал ощутимое давление.

– Просто уйди.

– Ты, правда, хочешь, чтобы я ушла?
– спросила Ливви.

Ее голос был совершенно безэмоциональным, и это напугало меня до черта. Пожалуйста, не уходи. Не оставляй меня.

– Если ты все сказала, - вместо ответа, произнес я.

– Трус, - выплюнула Ливви, - ты можешь подраться. Кинуться на вооруженных головорезов. Убить. Но не дай Бог тебе проглотить свою долбаную гордость, и попросить прощение за то, что повел себя как маленький, любопытный засранец.

Я быстро сел.

– Ты думаешь, что я не могу проглотить свою гордость? Да пошла ты! Все, что я делал целыми месяцами - это проглатывал свою гордость. Прошу у тебя прощения до тошноты. Трахаю тебя, когда тебе этого хочется. Прилежно веду себя с твоими друзьями. Жду, пока ты вернешься домой, потому что мне больше нечем заняться. Ты стала всей моей жизнью! А в это время ты пишешь обо мне. Ты до сих пор видишь во мне того человека, которым я был. Ты видишь убийцу - красивого внешне и уродливого внутри. Тогда для чего ты со мной? Для чего я изо всех сил пытаюсь быть кем-то другим, если ты всегда будешь видеть во мне монстра, разрушившего твою жизнь? Я следую за тобой по пятам, как влюбленный болван, и изо дня в день противостою желанию вернуться к тому, что знаю. В такие минуты мне хочется стать тем человеком, которым я был, потому что он не мог тебя любить. Прежний я никогда не позволил бы себе такую слабость!

Я прокричал эти слова сквозь боль в горле, что перемешавшись с моими эмоциями, выплеснулось наружу, грозясь перекрыть мне доступ кислорода. Лицо Ливви стало равнодушной маской. Меня пробрал озноб до самых костей. У кого она научилась быть такой холодной? Задаваясь этим вопросом, я уже знал ответ.

– Ты любишь меня?
– спросила Ливви, посмотрев мне прямо в глаза.
– И когда ты это понял? Не тогда ли, когда я призналась тебе в любви, а ты ответил, что это было мило? Или, возможно, когда я убила человека? А может, когда я умоляла тебя не оставлять меня у границы? Ты понял,

что любишь меня, когда я одиноко лежала в больнице, оплакивая тебя? Когда ты орал о своей любви на всех перекрестках, Калеб? Я тебя не слышала. Я была слишком занята, пытаясь без тебя, мать твою, дышать. Занята, убеждая всех и каждого в том, что я не свихнулась, несмотря на то, что оправдывала своего похитителя. Ну, так, напомни мне. Когда ты произносил эти слова? Я непременно вернусь назад в прошлое, и успокою сломленную девушку, которую ты оставил. Твоя любовь успокоит ЕЕ, потому что Я уже не та девушка. Я научилась без тебя дышать. Узнала, что никому в этой жизни нельзя доверять. И дело не в том, что ты прочитал мои записи. На это мне наплевать. Рано или поздно, ты бы все равно их увидел. Дело в написанной тобою записке. И в этом моменте. Дело в осознании, что в любую минуту ты снова убежишь, оставив меня одну. Тогда как я могу говорить тебе о своей любви? Как мне снова это пережить?

Я замер на месте. Каждая клеточка моего тела горела от стыда. Ливви была живучей. Она пережила меня.

Вот тогда я и понял, что был свидетелем не ее равнодушия - это была боль. Ливви было больно и это было по моей вине.

Я не знал, что происходит, но вскоре все прояснилось: в носу и глазах защипало, я всхлипнул. Я знал, что Ливви смотрела на меня. И понимал, как нелепо я, должно быть, смотрелся, и насколько был слабым и сломленным. Но мне было все равно. Мне нечего было терять.

Я постарался прочистить горло, перед тем, как заговорить.

– Я не мог тебе об этом рассказать, Котенок. Я только что закопал... я ведь любил его.

Я почувствовал, как моя грудная клетка задрожала.

– Кого?
– прошептала Ливви.

Она до сих пор была такой равнодушной.

– Рафика, - тихо произнес я.

Ливви вздохнула.

– Почему, Калеб? Ты знаешь, что он сделал.

– Да. Я знаю, что он сделал. Я также знаю, что он не сделал: он никогда не трогал меня так, как это делали другие.

Часть меня не могла поверить в то, что я собирался с ней об этом говорить. Я прочитал ее рассказ, и он заставил меня задуматься. Видимо, я почувствовал себя обязанным рассказать Ливви свою половину нашей истории. Мне нужно было объяснить ей, что я оставил ее не без веских причин.

– Я был так мал, Ливви. Так беспомощен. Каждый день меня кто-нибудь насиловал. И это продолжалось до тех пор, пока я не начал убеждать себя в том, что это было не изнасилование. Я позволял им прикасаться к себе. Позволял им... трахать себя. Я улыбался тем, кого видел чаще других, воображая, что они могли быть ко мне неравнодушны. Иначе с чего бы им возвращаться для моего повторного использования? Со временем, я им поверил. И верил, когда они говорили о своей привязанности. Верил, когда они обещали мне выкупить меня у Нарви. Я позволял себе надеяться, что в один прекрасный день стану свободным.

Я услышал собственный всхлип. Этот звук был таким далеким, словно на части распадался кто-то другой, не я.

– Но этого не происходило. Они никогда не были ко мне неравнодушными. Они никогда не собирались меня освобождать. Надежда - вот чем их забавляло играть - моей надеждой. И я ее в себе убил. Но однажды... появился Рафик. Он забрал меня... избитого и окровавленного. Он привез меня домой и выходил. Он восстановил мое тело. Восстановил мой разум. Восстановил мою душу. Он научил меня большему, чем выживание - он научил меня жизни. И он никогда меня не трогал. Рафик заботился обо мне многие годы. Мне больше не нужна была надежда. У меня было кое-что получше. У меня была цель! Из-за нее я любил Рафика. А потом...