Эпилог
Шрифт:
Ливви стала нервно дергать за лежащую между нами простынь.
– Я знаю... Но... разве мы не можем попробовать? Раньше мы же это делали. Скажем... во время секса. Неужели нельзя попытаться?
Судя по ощущениям, мой мозг в черепушке взорвался. Ливви предлагала мне контроль, но только при определенных обстоятельствах. Это был слишком щедрый подарок, чтобы его принять, но я был в нетерпении распорядиться им по полной программе. Мой член был слишком тверд для того, чтобы мозг пытался соображать.
– Значит, если я скажу 'на колени', как ты отреагируешь?
Ливви протяжно выдохнула, улыбнулась, и опустилась с кровати
– Да, Калеб, - прошептала она и покраснела.
Мое сердце екнуло.
– Думаю... Мне это понравится. Очень.
Глава 12
Февраль. Положение дел менялось. Снова. И некоторые изменения, пожалуй, даже большая их часть, мне нравились.
Мое любимое обстоятельство было связано с жаждой Ливви к подчинению. Со дня 'инцидента с ноутбуком' и последовавшим обоюдным соглашением быть друг с другом откровеннее, у нее не осталось иного выбора, кроме как нарушить по данному вопросу молчание. Кое-что из услышанного было неудивительным.
Секс, которым мы занимались, бесспорно, являлся для меня привычным. Я знал, что Ливви получала удовольствие от порки, преследований, удержания и периодического анального траха. Но вот чего я никак не ожидал - так это ее тяги к тому, что она называла играми, на что я ссылался, как на инсценировки.
Я надеялся, что после встречи с Ливви, мы начнем жизнь с чистого листа и притворимся, что прошлого никогда не было (когда я перечитал это предложение, оно показалось мне тупым). Как бы там ни было, все студенты на первом курсе должны были изучать психологию, и Ливви, казалось, чувствовала себя в ней, как рыба в воде. Она хотела поэкспериментировать с экспозиционной терапией, в надежде, что проиграв некоторые сцены ее опыта в безопасной обстановке, она больше не будет их бояться. Разумеется, я посчитал эту идею прибабахнутой (это специальный термин, да). Последнее, чего мне хотелось - это воспроизводить свою роль в качестве похитителя Ливви. Что, если бы это не сработало, и она меня возненавидела? Ливви пришлось потрудиться, чтобы уговорить меня, но я, в конечном итоге, согласился лишь на ряд менее... волнительных моментов.
Однажды утром, я сделал нам завтрак, поставил его на передвижной столик из IKEA, и направился в ее комнату. Пока я был занят на кухне, Ливви подготовилась, и я был приятно удивлен, обнаружив ее в одной из моих белых рубашек, и с изящными кошачьими ушками. Я понял значение этого одеяния, а ушки оказались ‘вишенкой на торте’, пронзившей меня в самое сердце.
– Мне снять свою рубашку?
– спросил я.
По хронологии событий предусматривалось, что снять.
– Если ты переступил через свою капризную скромность, - прошептала она.
В прошлом - в другое время, и в другом месте - ее слова показались бы мне провокационными, но в нашем воспроизведении, я нашел их... очаровательными. Я снял рубашку, наслаждаясь отражающейся в глазах Ливви похотью, а не страхом. Воспользовавшись случаем, я продолжил игру.
– Жаль, что мне нечем тебя привязать. Не могу вспомнить ни одного человека, кто смотрелся бы в ошейнике и наручниках лучше тебя.
Повернувшись, Ливви вытащила из-под кровати
– Вот это да, а ты даром время не теряла. Когда и откуда ты умудрилась их достать?
Ливви покраснела, переиначивая дальнейшее развитие воспоминания.
– Заказала по интернету, - застенчиво ответила она.
Ее руки были уже заведены назад, и она легонько покачивалась из стороны в сторону. Я поцеловал Ливви. Это было легкое, символическое прикосновение губ.
– Повернись, - приказал я.
Вздрогнув, Ливви обронила еле слышный звук, но быстро подчинилась. И пока я кормил завтраком, расположившуюся у моих ног Ливви, меня атаковали несколько мыслей.
Во-первых, я осознал силу прощения. Во-вторых, нашел игру Ливви увлекательной. В-третьих, я никогда не смогу ее оставить. В-четвертых, я никогда не захочуее оставить. Плохо ли, хорошо ли, но наш совместный опыт безвозвратно изменил Ливви. Она была девятнадцатилетней девушкой с наклонностями, которые не поймет ни один ее ровесник, и ранимостью, которую запросто мог распознать и воспользоваться любой мерзавец, вроде меня. Ливви была сильной, умной, волевой, целеустремленной, но еще она была мягкой, доверчивой, и нуждающейся в сердечных привязанностях. О ней надо было заботиться.
Следующими изменениями я наслаждался в меньшей степени. В рамках заключенного соглашения, мы с Ливви обсуждали наши страхи, надежды и стремления в том, какими должны быть отношения. Ей хотелось побольше узнать о моем прошлом, о Мексике, и том, чем - не таким отвратительным - я занимался в течение проведенного без нее года.
Из-за писательской деятельности Ливви, мне было неспокойно. Однако, кроме проводимого с Клаудией и Рубио времени, или секса, нас с ней мало что занимало. Очевидно, я вдохновил Ливви на 'писанину', и она решилась включить в свой рассказ изложенные мною факты.
Неожиданно, бывали дни, когда она со мной не разговаривала, потому что только заканчивала описывать какое-нибудь травматическое событие с моим участием. Это были моменты, которые никому из нас не хотелось воспроизводить. Поначалу, я пытался соблазном вытащить ее из подобных мыслей, но после нескольких попыток, Ливви узрела в этом манипуляцию. Вскоре, я решил в такие дни... ну, и критические дни, отсиживаться в кустах.
В другие дни, она взяла в привычку ловить меня на диване или за обеденным столом, и задавать мне бесцеремонные вопросы о моем прошлом. Обычно, это заканчивалось либо ссорой из-за моей 'уклончивости', либо сексом. Иногда у нас бывало и то, и другое - сначала ссора, сразу после чего, секс. Я переживал, что если все продолжится в том же духе, то у меня будет возникать эрекция всякий раз, когда Ливви мною недовольна.
Но, как и в случае с сексуальными играми, я начал видеть преимущества самовыражения через наши разговоры. Я понимал, что уже не расстраивался из-за ее вопросов, как это было раньше. И понемногу сам предлагал ей информацию, о которой она не спрашивала. Я рассказал ей про Резу, и насколько виноватым чувствовал себя за то, что не предупредил его о смерти Нарви. Он был таким оптимистичным мальчиком. Положение раба ему нравилось не больше, чем мне, но там, где я бунтовал до последнего вздоха, Реза тактично управлял ситуацией.