Шрифт:
Annotation
Марджори Боуэн (1885–1952) была плодовитой писательницей, среди её многочисленных поклонников были Артур Конан Дойл, Марк Твена и Грэм Грин. Самые значительные её работы — это рассказы о призрачном и сверхъестественном, лучшие из которых она собрала под заголовком «Епископ ада и другие истории».
Марджори Боуэн
ФЛОРЕНС ФЛАННЕРИ
СОРНЯКИ
МЕСТЬ ЭНН ЛИТ
ЕПИСКОП АДА
ТАРЕЛКА «КРОУН ДЕРБИ»
ПРЕКРАСНЫЕ ВОЛОСЫ АМБРОЗИНЫ
СЕРАЯ КОМНАТА
ХОЗЯЙКА ДОМА
НЕОБЫЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ МИСТЕРА
Марджори Боуэн
ЕПИСКОП АДА И ДРУГИЕ ИСТОРИИ
The Bishop of Hell and Other Stories
1949
Marjorie Bowen
ФЛОРЕНС ФЛАННЕРИ
Florence Flannery (1924)
Случайно обратив внимание на мокрые пятна на покрытых пылью ступеньках, Флоренс Фланнери взглянула вверх, ожидая увидеть влажное пятно на потолке. Но не увидела ничего, кроме все той же серой пыли, что и везде; это могло стать причиной для дурного настроения, и Флоренс воспользовалась этой причиной. «Гадкое, грязное место», — проворчала она, любившая позолоту, безделушки и зеркала, в которых отражались бы обтянутые бархатом стулья, и стала поспешно подниматься, приподняв юбку с оборками. Ее муж последовал за нею; они были женаты уже неделю, но их страсть не принесла им счастья. Испытывая отвращение от возвращения домой, Дэниел Шют задавался вопросом: что заставило его жениться на этой женщине, и как скоро он возненавидит ее.
Когда она стояла в большой спальне, он смотрел на нее с неприязнью; безвкусная прелесть вульгарной красоты когда-то восхищала его, смущала разум и вызывала брожение чувств, но здесь, в его старом доме, омываемом изумительным воздухом Девона, его зрение стало острее, и сейчас она казалась грубой, подобно макам в конце августа.
— Конечно, оно тебе не нравится, — с едва заметным презрением произнес он, прислонившись широким плечом к одному из кроватных столбиков, засунув большие руки в карманы узких брюк из нанки; его светлые волосы, взъерошенные после путешествия, свисали на мрачное лицо.
— Это не то место, которое ты описывал с таким восторгом, — ответила Флоренс с ленцой, стоя у небольшого окна; лучи осеннего солнца, падая на стекло сбоку, высветили выцарапанное на нем имя:
«ФЛОРЕНС ФЛАННЕРИ. РОДИЛАСЬ 1500».
— Взгляни, — удивленно воскликнула она, — наверное, эта какая-нибудь из моих прародительниц!
Она сняла бриллиантовое кольцо и нацарапала под надписью: 1800. Дэниел Шют подошел и посмотрел поверх ее плеча.
— Выглядит странно — «родилась в 1500» — а умерла будто бы в 1800, — заметил он. — Не думаю, чтобы она имела к тебе какое-нибудь отношение, моя прелесть, но она принесла тебе удачу, потому что именно это имя заставило меня обратить на тебя внимание, когда я услышал, как тебя зовут.
Он говорил грубоватым тоном, и она ответила в тон ему.
— Ты недооцениваешь то, что тебе принадлежит, мистер Шют. Могу поклясться, у меня был вполне приличный выбор.
— Кавалеров было предостаточно, — усмехнулся он, — в отличие от вероятных мужей, не так ли?
Он, сутулясь, отошел, поскольку его все-таки задело ее замечание; он женился на певичке из оперы, не обладающей талантом, происхождением, даже именем, поскольку он не мог до конца поверить, чтобы «Флоренс Фланнери» было ее настоящим именем.
И все же это имя всегда привлекало его; это было так странно, встретить настоящую женщину, которую звали Флоренс Фланнери, — он помнил это имя с детства, когда обводил его пальцем на стекле.
— Ты никогда не рассказывал мне о ней, — сказала миссис Шют.
— Потому что ничего о ней не знаю. Она родилась триста лет назад, дорогая. Конечно, существуют бабушкины сказки…
Он вышел из спальни, они последовала за ним вниз.
— Это и есть ваше прекрасное поместье, мистер Шют? Ваша замечательная земля? И как же я буду жить здесь, мистер Шют, оставив веселье Лондона ради вас?
Ее голос, пронзительный и резкий, преследовал его, пока он спускался по лестнице и входил в просторную гостиную; здесь они остановились, глядя друг на друга, словно существа, попавшие в ловушку. Возможно, они ими и были.
Он женился на ней, потому что был разорен и изгнан из Лондона нуждой; он был подобен пьянице, боявшемуся одиночества и нуждавшемуся в товарище, который составил бы ему компанию за бутылкой, человеком, приобретшим путем брака то, что не мог бы купить за деньги, не обладая необходимыми средствами; она вышла за него замуж, потому что пик ее красоты миновал, и впереди не брезжило возможности одержать блестящую победу, а также под влиянием желания приобрести имя и стать хозяйкой большого дома у моря, — каким она представляла себе Шют Мэйнор.
На самом деле, дом действительно был большим и величественным, но при этом оставлен Дэниелом Шютом двадцать лет назад, лишился обстановки и был заложен, чтобы оплатить пороки владельца, так что теперь выглядел пустынным, заброшенным, потускневшим, и только женщина с любовью в сердце могла возродить его к жизни; но в сердце Флоренс Фланнери этой любви не было, — только жадность.
Они стояли лицом к лицу в мрачной комнате с чудовищной люстрой, висевшей над ними, завернутой в покрытый пылью кусок ткани; стены были покрыты паутиной, бледное зимнее солнце освещало густой слой пыли на досках пола.
— Я никогда не смогу жить здесь! — воскликнула миссис Шют. В ее голосе прозвучала паника, она прижала руки к сердцу жестом отчаяния.
Дэниел был тронут ее жестом; он и сам не ожидал, что это место будет выглядеть таким жалким. За ним присматривал какой-то агент, и Шют предположил, что даже к их приезду тот не удосужился навести хоть какой-то порядок.
Флоренс заметила в его взгляде затаенный стыд и продолжала в том же духе.
— Мы ведь можем вернуться, не так ли? — спросила она глубоким голосом, наиболее подходящим для подобных случаев. — В Лондон, в дом на Бейкер-стрит? Старые друзья, прежние удовольствия, маленький кабриолет, прогулки в парке?