Епископ ада и другие истории
Шрифт:
— Я боюсь ада, — ответила она.
— Мне кажется, — сказал я, — что ад там, где его светлость.
Но нет; для нее, все еще остававшейся в душе благочестивой, почтенной английской аристократкой, это было предпочтительнее, чем жизнь, покрытая позором, если его светлость оставит ее; она полагала, своим неразвитым, невежественным умом, что если выйдет замуж за своего возлюбленного, то ее вину все забудут; и я знал, что для многих будет именно так.
Я посоветовал ей расстаться с ним и жить на деньги, которые посылали ей Ламбертсы, но она слабо улыбнулась и покачала
Я не мог вынести дальнейшего разговора с нею. Я обещал поговорить с его светлостью, но, естественно, ни на что не рассчитывал; на следующий день я увидел его, сидящего за завтраком и играющего со своими собаками, но он не дал мне возможности исполнить обещание, поскольку его интересовали только его собственные дела.
— Послушай, Джек, — сказал он, — я вчера был слишком пьян, чтобы говорить о делах, а когда вернулся из оперы, ты уже ушел. Так вот, я послал за тобой, потому что… неужели Балкли ничего не понимает? У меня нет новостей о нем, так что я полагаю: он вернулся в Мойл Плейс и больше не доставит никаких хлопот.
— Нет, — ответил я. — Полковник Балкли приехал в Лондон, как только узнал о твоем новом положении, и снял квартиру на Дувр-стрит; говорят, он частенько бывает у Калвер Хауса, ожидая твоего возвращения.
Лицо его светлости посерело.
— Но зачем? — воскликнул он.
— Чтобы бросить тебе вызов, как только твоя нога ступит на землю Англии.
Его светлость вскочил; его ярость была поистине дьявольской, — нет другого слова, чтобы описать ярость дьявола, которого, наконец, перехитрили; клятвы и богохульства были ужасны, он расхаживал взад и вперед в распахнутом халате, похожий на дикого зверя.
— Никогда бы не подумал, — сказал я, — что ты можешь оказаться трусом, Гектор, но, похоже, так оно и есть.
— Трусом! — вскричал он. — Когда я сбежал с женой Балкли, я не имел в кармане ни пении, без всяких перспектив — мог ли я когда-нибудь подумать о том, что могу вернуться в Англию с титулом и деньгами?
Я смотрел на него и не испытывал даже тени сострадания.
— Тебе придется встретиться с этим человеком, — сказал я, отводя взгляд от его искаженного лица.
— Ни за что. Балкли — чертовски хороший стрелок. Неужели ты думаешь, что я хочу умереть, заполучив все, о чем мог только мечтать?
Было легко понять, что его мечты вовсе не таковы; титул и деньги означали для него врата в рай. Его, без сомнения, ожидала яркая жизнь — бесконечные льстецы, прекрасные женщины, — все, что можно было купить в Лондоне, будет принадлежать ему; найдется много таких, кто сочтет его общество честью для себя и без зазрения совести предложит ему своих дочерей в качестве жен; преследуемый изгнанник станет лордом и, наконец, его положение, красота, дерзость и очарование будут оценены по достоинству.
— Я останусь в Париже, — воскликнул он. — Пусть приезжают ко мне сюда. Этот человек ничего не добьется. Париж так же хорош, как и Лондон, если у тебя
— Возможно, это было бы мудрым поступком, — с отвращением произнес я. — Но никто не уважает очевидных трусов, милорд; тебе придется довольствоваться той компанией, которая окружает тебя сейчас, если ты не явишься в Англию. Люди будут знать истинную причину, — они уже начинают обсуждать ее. Что касается меня, — я поднялся, — я первый повернусь к тебе спиной.
— Черт бы побрал твою наглость, Джек, — прошептал он. — Что это за тон, которым ты осмеливаешься говорить со мной?
— Ты — пэр Англии. Калверс — великое имя; оно способно прикрыть многое, но не трусость.
— Черт бы побрал это слово. Я не хочу умирать, разве это не разумно?
— Разумно. На твоем месте, я тоже не хотел бы умирать.
— Ха! Ты наверняка думаешь о моем епископстве. Черт! Как будто я верю в ад! Там нет ничего, Джек, даже ада, — мы просто гаснем, подобно задутой свече. Там — темнота, мрак; мрак, мрак, мрак — и больше ничего!
Его лицо, когда он произносил это, было искажено таким ужасным отчаянием, что я подумал: настал момент, когда он может совладать со своим страхом.
— Я вижу только один возможный выход, Гектор. Если ты дашь полковнику Балкли понять, что если он разведется со своей женой, ты женишься на ней — возможно, ради нее, он откажется от мести.
Он рассмеялся мне в лицо.
— Большая часть итальянских негодяев знает ее как блудницу…
Я перебил его.
— Не говори об этом, у тебя нет на это права. Женись на ней, если сможешь, ради своей и ее души.
Но его отвратительная гордость оказалась сильнее страха.
— Блудница, — с усмешкой повторил он. — А я — Калверс.
— Забудь об этом, — посоветовал я ему. — А если нет, то как ты собираешься поступить с этим несчастным созданием?
Словно вспомнив, что она стала первопричиной его теперешнего затруднительного положения, он начал проклинать ее, употребляя все те отвратительные слова, которые постоянно употреблял в отношении женщин, а что касается того, как с ней поступить, его план был таков, о каком она догадывалась сама: улица и богадельня.
Я напомнил ему о ее происхождении и положении, о ее родственниках, но это не остановило его проклятий.
— Разве это я виноват в том, что эти пуритане так воспитывают женщин, что те готовы бежать с первым встречным?
Я ушел; мне не хотелось ни видеть его, ни слушать. Я не искал встречи с Алисией Балкли; вернувшись в Лондон, я заметил наблюдателя, поставленного полковником Балкли возле мрачного, казавшегося безжизненным Калвер Хауса.
Спустя три месяца его светлость вернулся в Лондон; подстрекаемый ли насмешками врагов или лестью друзей, возможно, собственной гордыней, или же просто не выдержав своего положения, — я не знаю, но он приехал в Лондон. Я слышал, будто он надеялся предложить Балкли деньги, или извиниться перед ним. Это казалось нелепым, но, зная его характер, можно было быть твердо уверенным — какой-то план у него имелся. Он прибыл в Лондон тайно, скрытно, и проскользнул в Калвер Хаус под покровом ноябрьского вечера.