Епископ ада и другие истории
Шрифт:
— Здесь… здесь ужасный запах, — еле слышно пробормотала мисс Пим.
Она обнаружила себя спешащей вниз по лестнице, в то время как мисс Лефейн говорила ей вслед:
— Какие странные люди… Она говорит о запахе…
— Вы и сами должны были его ощутить.
Мисс Пим вышла в коридор; старая леди не последовала за ней, а остановилась в сумраке лестницы, — серая бесформенная фигура.
Марта Пим терпеть не могла грубости и неблагодарности, но она не могла заставить себя остаться дольше ни на минуту; она поспешила выйти и через мгновение
— До свидания! — крикнула она с напускной веселостью. — И огромное вам спасибо!
Ответа из дома не последовало.
Мисс Пим тронула лошадку; она была немного расстроена и выбрала другую дорогу, чем ту, по которой приехала, — дорогу, которая вела мимо маленького домика, возвышавшегося над болотом; ей было приятно думать, что у бедной старушки из «Хартли» имеются соседи, живущие достаточно близко, и она остановила коляску, подумав, не стоит ли ей позвать кого-нибудь и сказать, что мисс Лефейн ужасно страдает от одиночества в своем доме, и у нее явно не в порядке с головой.
Молодая женщина, привлеченная шумом коляски, вышла из домика и, увидев мисс Пим, окликнула ее, спросив, не нужны ли ей ключи от дома?
— Какого дома? — спросила мисс Пим.
— «Хартли», мэм, они не вывесили объявление, потому что мимо него все равно никто не ходит, но они хотят его продать. Мисс Лефейн хочет продать или сдать его…
— Я только что была у нее в гостях…
— О, нет, мэм, она уехала год назад, куда-то за границу; она терпеть не могла этого места. С тех пор оно пустует, а я каждый день наведываюсь туда и прибираюсь…
Словоохотливая любопытная женщина подошла к ограде.
— Мисс Лефейн сейчас там, — сказала мисс Пим. — Должно быть, она только что вернулась.
— Сегодня утром ее там не было, мэм, да и вряд ли она вернулась бы… Она была очень напугана, мэм, ее прогнали, она не смела прикасаться к фарфору. Не могу сказать, чтобы я заметила что-то особенное, но я никогда не задерживаюсь в доме надолго, из-за ужасного запаха…
— Да, — еле слышно пробормотала Марта Пим, — запах есть. Но что… что прогнало ее?
Молодая женщина, даже в этом уединенном месте, понизила голос.
— Ну… поскольку вы не собираетесь приобретать этот дом… Она вбила себе в голову, что старый сэр Джеймс… Он не мог оставить «Хартли», мэм, он похоронен в саду, и она думала, что он преследует ее, не позволяя прикасаться к фарфору…
— Ах! — воскликнула мисс Пим.
— Он считал, что все вещи должны оставаться в «Хартли», но мисс Лефейн, кажется, кое-что продала; это случилось много лет назад…
— Да, да, — лицо мисс Пим потемнело. — Вы не знаете, что он был за человек?
— Нет, мэм, но я слышала, что он был очень толстый и очень старый… Интересно, кого вы могли видеть в «Хартли»?
Мисс Пим достала из сумки тарелку «Кроун Дерби».
— Пожалуйста, отнесите ее в дом, когда пойдете туда, — прошептала она. — В конце концов, она мне не нужна…
Прежде чем изумленная
Коляска быстро удалялась; Марта решила никому не рассказывать о том, что посещала «Хартли», и больше никогда не говорить о призраках.
Она дрожала, — не только от сырости, — а ее одежда словно пропиталась ужасным запахом.
ПРЕКРАСНЫЕ ВОЛОСЫ АМБРОЗИНЫ
The Fair Hair of Ambrosine (1933)
Клод Буше, с нарастающим страхом, ожидал наступления двенадцатого декабря.
Он все еще продолжал называть этот месяц декабрем; новые названия времен революции так и не стали для него привычными, он остался верным многим старым традициям.
И все же, он служил новой республике и до сих пор избегал опасности, грозившей в это жестокое время всем и каждому, не впадая в рабское ничтожество. Он был служащим в Палате Депутатов; получал достаточно и чувствовал себя спокойно. Из своего безопасного укрытия он наблюдал, как приходят и уходят великие люди, спокойно ужинал и курил трубку, пока повозки смерти сновали от тюрем к площади Бастилии, которую Буше мысленно называл площадью Людовика XVI.
У него имелись собственные амбиции, но он держал их при себе в ожидании более безопасных времен: он не собирался делать блестящую карьеру, которая должна была окончиться гильотиной; но он также не был и пессимистом; лучшие времена, говорил он себе, конечно же, непременно последуют за нынешней неразберихой (он отказывался воспринимать текущий момент как нечто иное), которую можно было рассматривать только как муки рождения нового государства.
Поэтому, будучи молодым и спокойным, ничего не потеряв от потрясений в обществе, он ждал так, как, по его мнению, мог позволить себе ждать, пока снова не установится порядок. Ужасы, омывавшие морем грязи и крови его спокойное существование, едва касались его; то, что должно было случиться 12 декабря, впервые наполнило его существо страхом.
Страхом иррациональным, не поддающимся никакому объяснению.
Его главной причиной был пустяк, происшествие настолько незначительное, что, впервые услышав о нем, он выбросил его из головы, как нечто, не имеющее ровно никакого значения.
Один из депутатов Лилля выявил заговор в Департаменте Беарна, назвав несколько имен, до сих пор считавшихся именами добрых друзей Республики. Это не выглядело слишком серьезным, но требовало некоторой деликатности в расследовании. Заместитель начальника соответствующего департамента отсутствовал; до его возвращения, 12 декабря, никаких мер не предпринималось; в этот день Буше, как человек надежный и заслуживающий доверия, должен был доставить все бумаги, касающиеся предполагаемого заговора, к нему домой в Сен-Клу.