Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

Амблер Эрик

Теперь исчезли любые сомнения: номер и мои личные вещи обыскивали.

8

Скандал

Обнаружить, что в твоих вещах кто-то рылся, — весьма сомнительное удовольствие.

Сначала меня охватила ярость. Мне казалось немыслимым, чтобы чьи-то руки открывали мой чемодан, рылись в белье, шарили по всем уголкам. Если бы не замок, я ничего бы не узнал. Ну да, вот это и было самым гнусным! Не столько сам взлом, сколько попытка скрыть его, тот факт, что взломщик решил, будто я ничего не узнаю, если только тщательно запереть оба замка. Неумеха! Ему следовало бы обратить внимание, что я запер только один замок. И что наверху у меня лежат обыкновенные белые платки. Разгильдяй!

Я

вернулся к шкафу и разложил носовые платки в том порядке, в каком оставил их раньше. Снова запер чемодан — на один замок. Поправил одеяло. И только потом, немного успокоившись, присел. Есть только один человек, способный обыскать мой номер и ничего не взять, — это шпион. Вернув себе фотоаппарат и обнаружив, что в нем нет отснятой пленки, он естественно должен был заглянуть ко мне в номер. Естественно? Да, потому что он видел, что я сижу в читальне и выслеживаю кого-то через окно, и решил, должно быть, что коль скоро я поставил ему ловушку, то, стало быть, успел проявить пленку и сообразить, что это за снимки. И тут я вспомнил, что оставил на дне чемодана две непроявленные пленки со снимками, сделанными в Ницце. Я и не подумал проверить, на месте ли они. Снова открыл чемодан и тщательно осмотрел его. Пленки исчезли. Шпион явно не хотел полагаться на случай. На будущее это следовало учесть.

Если б можно было вернуться в прошлое и поймать его с поличным. С полминуты я наслаждался этим воображаемым торжеством. Бегину бы мало что осталось от шпиона. Я мысленно рывком поднимал это жалкое ничтожество на ноги и передавал его в руки полицейских.

С немалым удивлением я обнаружил, что этот воображаемый шпион вовсе не Шимлер. И даже не Кохе. Он вообще не был постояльцем «Резерва». Это был мстительный крысеныш со злобным личиком, пистолетом в заднем кармане брюк и ножом в рукаве, мерзкое, отвратительное существо без единого человеческого качества, хитрое, изворотливое ничтожество, презираемое даже своими хозяевами.

«Ничто, — с горечью думал я, — не способно показать мне с такой же ясностью всю тщетность моих усилий. Куда уж больше! Вместо того чтобы попытаться найти, кто из двенадцати соседей обыскивал мой номер, я деловито придумываю какого-то мифического тринадцатого. Нет, право, я заслужил поражение».

— А теперь, — сказал я вслух, — вбей в свою тупую башку следующее. Этот шпион, этот мужчина (или женщина), короче, этот человек, который увидел тебя через окно читальни и запер, как последнего олуха, каковым ты и являешься, а сам в это время забрал со стула свой аппарат, этот человек, который зашел в твой номер и стал рыться в твоей одежде в поисках снимков, этот человек — реальность, это живое существо, он — один из тех, кто здесь остановился. На шпиона он не похож, заруби себе это на носу, недоумок. Нет у него страшного взгляда и пистолета в заднем кармане брюк. Обыкновенный человек. У него может быть седая борода, как у старого Дюкло, или выпученные глаза, как у Ру. Он может цитировать Гегеля, как Шимлер, и иметь умную жену, как Кохе. А если это женщина, то она может выглядеть дамой строгой и сухой, как миссис Клэндон-Хартли, или молодой и миловидной, как Мэри Скелтон. Она может смеяться, как фрау Фогель, или томно улыбаться, как мадемуазель Мартен. Мужчина же может быть пузат, как герр Фогель, и худощав, как майор Клэндон-Хартли, и смуглолиц, как Уоррен Скелтон. Шпион может быть патриотом или предателем, мошенником или честным человеком, а может всем этим понемногу. Он может быть стар или молод, а она — брюнеткой или блондинкой, умной или глупой, богатой или бедной. Но кто бы это ни был, дурачок ты эдакий, нечего сидеть здесь, пользы тебе это точно не принесет!

Я встал и выглянул в окно.

Скелтоны только что вернулись с пляжа и усаживались за столик на нижней террасе. До меня доносились их приглушенные из-за дальнего расстояния голоса. Уоррен вдруг рассмеялся и принял наполеоновскую позу. Его сестра яростно затрясла головой. «Интересно, — лениво подумал я, — о чем они могут разговаривать?» Если брат и сестра

пробыли на пляже все время после обеда, они наверняка сумеют подтвердить алиби других постояльцев. Ибо номер мой могли обыскивать, только пока я играл с Шимлером в бильярд, либо когда ходил на почту звонить Бегину. Скорее последнее. Скорее всего он или она видели, как я выхожу из пансионата. Дорожка к воротам просматривается из половины номеров и читальни. Не исключено, пока я строил планы обыска номера Шимлера, он обдумывал, как лучше обыскать мой номер. Ирония жизни. Различие заключалось в том, что Шимлер знал, где я остановился. То есть если это действительно он закрыл мой чемодан на два замка вместо одного. А может, голова его в это время была занята «Рождением трагедии» и ко мне забрался Кохе. Или герр Фогель. Или месье Дюкло. Или…

Но сегодня пятница. Еще один день, всего один, и мне надо уезжать. А я тут сижу, лелею надежды, задаюсь вопросами, повторяю имена — Кохе, Шимлер, герр Фогель, месье Дюкло, — смотрю, как движутся по циферблату стрелки часов, и, ничего не предпринимая, только предаюсь мечтаниям. А надо действовать. Надо что-то делать. Надо спешить.

Выходя из номера, я тщательно запер дверь и положил ключ в карман. Тревога способна выкидывать разные фокусы с чувством юмора.

Я медленно спустился на нижнюю террасу. Скелтоны по-прежнему о чем-то оживленно разговаривали, но когда я приблизился, еще издали посмотрели на меня с явным и малопонятным мне нетерпением.

— А мы вас как раз искали. — Уоррен взял меня за руку и вновь бросил испытующий взгляд. — Уже слышали?

— Слышал — что?

Он повлек меня к столику.

— Не слышал, — удовлетворенно объявил он.

— Не слышал? — эхом откликнулась девушка. Она встала и взяла меня за свободную руку. — Присаживайтесь, мистер Водоши. Садитесь и послушайте, потому что сил уж больше нет держать это в себе, еще минута — и мы лопнем. — Она щелкнула пальцами. — Р-раз — и нет. Вот так.

— Главная сенсация недели! — перебил ее брат. — А он ничего не знает.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Кто начнет, ты или я?

— Ты. Я — на сладкое.

— Продано мисс Мэри Скелтон!

— Ладно, начинай.

Вероятно, моя растерянность отразилась на моем лице, ибо Скелтон, неожиданно усадив меня толчком на стул, сунул под нос пачку сигарет:

— Закурите, это успокаивает нервы.

— Но что…

— Спичку?

Я закурил сигарету.

— Видите ли, мистер Водоши, — серьезно сказала девушка, — нам вовсе не хочется, чтобы вы сочли нас сумасшедшими, но нынче днем мы стали свидетелями такому…

— От смеха со стула свалитесь, — добавил ее брат. — Мы умираем от желания поделиться хоть с кем-нибудь. Большое спасибо, мистер Водоши, вы спасли нам жизнь.

Я глуповато улыбнулся. Растерянность сменилась некоторым смущением.

— Один из нас долго не протянет, — туманно заметила девушка, — если вы все не узнаете.

— В таком случае к делу! — воскликнул Уоррен. — Мистер Водоши, вы видели яхту, что причалила нынче утром?

— Да.

— Она из Италии.

— Ах вот как?

— Именно так. В общем, сидим мы после обеда на пляже вместе с другими. Швейцарцы были, французская пара, старикан с седой бородой. Немного погодя подошли английский майор с женой.

— Да оставь ты этот идиотский повествовательный стиль, — сказала девушка.

— Не спеши! Мне хочется, чтобы мистер Водоши ощутил атмосферу происходящего. Так это и было. Они подошли чуть позже остальных. Сами знаете, жара стояла страшная. Все мы после poulet `a la cr`eme, [26] что подали на обед, дремали в шезлонгах. А о том, что англичане подошли, поняли, только услышав его слова, что, мол, на этот стул небезопасно садиться.

26

Цыпленок в соусе (фр.).