Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:
На территорию Византии войско Святослава вторглось лишь однажды, в ходе кампании 970 г., следовательно, только тогда оно и могло на время завладеть каким-то византийским монастырем. Казалось бы, мы вправе предположить, что в 970 г. Ярополк достиг по крайней мере пятнадцати лет — возраста, достаточного для вступления в брак, согласно понятиям эпохи. Но история с женой-гречанкой имеет все признаки легендарного происхождения, о чем у нас еще будет повод сказать подробнее. Ввиду всего этого в нашем распоряжении остается последний более или менее неоспоримый аргумент, а именно бездетность Ярополка на момент его смерти в 978 г. (по хронологии автора XI в. Иакова Мниха, отличающейся большей точностью, сравнительно с датой Повести временных лет, где смерть Ярополка отмечена под 980 г.), и данное обстоятельство, скорее всего, свидетельствует о том, что он погиб, едва достигнув семнадцати-восемнадцатилетия. Поэтому с наибольшей долей вероятия время рождения Ярополка приходится на 960—961 гг.
Относительно Владимира Повесть временных лет в Лаврентьевской редакции сообщает, что его вокняжение в Новгороде (970/971) произошло в пору несовершеннолетия: «Володимеру сущю Новегороде, детьску сущу еще…» Уточнить эти сведения позволяет предание Никоновской летописи (XVI в.) о ссоре княгини Ольги с Малушей, матерью Владимира. Напомню, что связь Святослава с княжей рабой (то ли «милостницей», то ли «ключницей») вызвала гнев Ольги, которая отослала беременную Малушу в какое-то дальнее село. Это известие корректируется, с одной стороны, обоснованной гипотезой о намерении Ольги в 957 г. женить Святослава на византийской принцессе, с другой — хронологическими расчетами биографии Святослава, из которых следует, что примерно в то же время сын Ольги вступил в совершеннолетний возраст (пятнадцать— семнадцать лет), после чего неограниченная власть матери над его личной жизнью должна была кончиться. Отсюда напрашивается вывод, что близкие отношения Святослава с Малушей имели место где-то между 955 и 958 гг., каковой временной промежуток, по всей видимости, и должен служить началом отсчета жизни Владимира [7] .
7
Рождение в середине — второй половине 950-х гг. между прочим позволяет Владимиру умереть в 1015 г. в «преклонных летах», как и свидетельствует Титмар, то есть около шестидесяти лет — возрасте по тем временам весьма почтенном. Немецкий проповедник Бруно Кверфуртский, видевший Владимира за семь лет до его смерти (в 1008 г.), мимоходом отметил, что князь легко «спрыгивал с коня на землю». Подобное проворство вполне вероятно для человека пятидесяти с небольшим лет, но вряд ли оно могло отличать «отягченного годами» старика.
И коль скоро Святослав обрел самостоятельность около 957/958 г., уже после разлуки с Малушей и неудачного сватовства к византийской принцессе, логично думать, что примерно тогда же он и заключил свой первый законный брак. То есть, как и было сказано, его второй по счету (и первый, рожденный в законном браке) сын Ярополк, вероятнее всего, появился на свет между 960 и 962 гг.
Итог наших рассуждений таков, что мы скорее склонны признать старшим Святославичем Владимира, который, судя по всему, опережал Ярополка несколькими годами. Передача же Киева Ярополку исчерпывающе объясняется тем обстоятельством, что Владимир был «робичичем», сыном рабыни, и потому не годился на роль главы рода.
О двоих других сыновьях Святослава можно сказать еще меньше определенного. Олег, вероятно, и в самом деле был младше Ярополка, почему и получил на покорм не Киевскую, а Древлянскую землю.
Что касается Сфенга, то допустимо видеть в нем сына Святослава от представительницы какого-то знатного рода таврических русов или, возможно, от касожской или ясской княжны. Тогда его появление на свет следует датировать 965—967 гг. — временем пребывания Святослава в Тмуторокани и на Северном Кавказе. В этом случае Сфенг действительно мог к 970 г., когда Святослав делил столы между сыновьями, пройти обряд «постригов», совершаемый над трех-пятилетними княжичами, и тем самым приобрести право на княжение в Таврической Руси, а также быть активным действующим лицом международной политики в 1016 г.
Со смертью Святослава Русская земля (включая теперь и территорию новгородских словен) превратилась в своего рода семейный союз, основанный на кровнородственных связях четырех братьев, представителей династии. При отсутствии живого отца отношения между братьями регулировал родовой принцип старейшинства, который заключался в том, что Ярополка, сидевшего на «отнем столе», остальные Святославичи должны были чтить «в отца место», то есть как родителя. Фактически по отношению к старейшему брату, киевскому князю, прочие братья продолжали числиться подчиненными ему «посадниками», обязанными выплачивать дань в дни мира и оказывать силовую поддержку в случае войны. Так, про сына Владимира князя Ярослава, посаженного позднее отцом в Новгороде, известно, что он должен был платить ежегодный «урок» Киеву в 2000 гривен; «и тако даху вси [прежние] посаднице новьгородстии», — добавляет летопись (статья под 1014 г.). Из этих слов можно заключить, что ранее то же самое правило распространялось на самого Владимира — первого киевского посадника в Новгороде.
Единство страны, обеспечиваемое подобным образом, было конечно же чисто формальным. Принцип старейшинства был скорее морально-этической нормой, нежели правовым установлением. Общепризнанного политического прецедента, который помог бы Святославичам выстроить их отношения на основе государственного права, не существовало. Семейное же право не давало никаких преимуществ старшему брату перед другими{7}.
Чтить старшего брата «в отца место» было естественно и похвально, но этого требовала традиция, а не закон, поэтому на деле послушание меньших братьев старейшему покоилось исключительно на их доброй воле. Хрупкость семейно-иерархических связей между братьями после смерти отца вела к ослаблению и практически полному разрушению системы политического вассалитета.
Таким образом, распределение столов между сыновьями Святослава открывало путь к дроблению Русской земли на ряд независимых друг от друга княжеств. Для того, чтобы собрать их вновь в одно государственное целое, нужно было уничтожить сам факт раздела, а сделать это можно было только посредством кровавой братоубийственной борьбы.
Глава 2.
СХВАТКА ЗА ПОЛОЦК
Ярополк и его ближнее окружение
Приступая к рассмотрению краткого княжения Ярополка, следует помнить, что его совершеннолетие, как мы выяснили выше, скорее всего, пришлось на 974/975 или 976/977 гг. Повесть временных лет косвенным образом подтверждает эти расчеты, делая Ярополка героем лишь тех событий, которые датируются серединой — второй половиной 970-х гг. Следовательно, реальная власть поначалу находилась в руках ближнего окружения молодого князя.
Кто были эти люди?
Первым делом в поле нашего зрения попадают две фигуры, которые мы находим в летописи рядом с Ярополком, — воевод Свенгельда и Блуда. Первому из них отведена ключевая роль в распре между Ярополком и Олегом (статьи под 975 и 977 гг.), второму — в свержении и убийстве Ярополка Владимиром (статья под 980 г.). С их именами связан давний историографический спор. Дело в том, что естественную мысль о последовательном замещении одного воеводы другим (Свенгельда — Блудом, после вероятной смерти старого вояки во второй половине 70-х гг. X в.) нарушает стоящее особняком известие Новгородской I летописи, где Блуд упоминается в качестве воеводы Ярополка уже в 972 г., то есть еще при жизни Свенгельда.
Но могло ли быть так, чтобы при Ярополке находились сразу два воеводы?
Со стороны ряда ученых подобная возможность вызвала решительное отрицание, в связи с чем были предприняты попытки исключить либо одного, либо другого воеводу из истории междоусобной брани Святославичей. Впрочем, во всех случаях выдвинутая система доказательств оставляет желать лучшего [8] .
Со своей стороны берусь утверждать, что в упоминании летописью двух воевод Ярополка нет никакого противоречия. Русские князья всегда чтили и держали при себе «отних мужей», ближних дружинников умершего отца. Многочисленные примеры тому предоставляет летопись. В 1096 г. великий князь Святополк Изяславич предложил черниговскому князю Олегу Святославичу положить «поряд о Рустей земле пред епископы и пред игумены и пред мужи отец наших». В 1182 г. у Владимира Всеволодовича был воевода Дорожай, «отнь слуга» и т. д. Так и Свенгельд, этот «воевода отень» (статья под 971 г.), в продолжение своей долгой жизни переходил служить поочередно от Игоря к Святославу, от Святослава к Ярополку. Но у последнего был и собственный воевода — Блуд, которого, по всей видимости, приставили к несовершеннолетнему Ярополку при посажении его в 970 г. на киевский стол. Эти соображения, как мне представляется, вполне удовлетворительно разрешают загадку двух воевод Ярополка.
8
Например, по А.А. Шахматову, у Ярополка был только один воевода — Блуд, но в процессе переработки текстов статей 6483/975 и 6485/977 гг. позднейшими редакторами Повести временных лет его имя было заменено именем Свенгельда (см.: Шахматов А.Л. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 234, 242, 354—357, 364). Многие исследователи до сих пор сочувственно высказываются об этой гипотезе, считая ее «текстологически достаточно убедительной» (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. М., 2000. С. 364). Однако не стоит забывать, что Шахматов вымарывал имя Свенгельда из статей под 975 и 977 гг., будучи увлечен своей концепцией причастности этого воеводы к убийству Игоря, от которой, под воздействием аргументированной критики, впоследствии отказался.
Дальше всех по пути отрицания известий летописи пошел А.Л. Никитин, который усомнился в реальности обоих сподвижников Ярополка. Историческая «избыточность» фигуры Свенгельда для хода событий 970-х гг. проявляется, по мнению исследователя, прежде всего в том, что летописная «история Свенельда оказывается слишком растянутой во времени. Даже если предположить, что в 920—925 гг., когда с наибольшей вероятностью родился Игорь, Свенельду было уже 30 лет, к моменту поражения Святослава у Доростола ему оказывается не менее 75 лет, тогда как к моменту убийства Олега «древлянского» ему идет уже девятый десяток — вещь совершенно невероятная для активно действующего воеводы X в.». (Никитин А.Л. Основания русской истории. М., 2001. С. 229).
Этот «возрастной» аргумент исследователя откровенно слаб, поскольку основан на произвольном предположении, что Свенгельду должно было исполниться тридцать лет именно к моменту рождения Игоря, хотя ничто не препятствует думать, что воевода разменял свой четвертый десяток, например, к тому времени, когда Игорь достиг совершеннолетия, то есть в конце 930-х гг. А может быть, ему тогда было лет двадцать пять… Словом, мы не знаем точно, в каком именно возрасте Свенгельд участвовал в обороне Доростола и сколько лет ему могло быть в 975 г., когда, согласно Повести временных лет, он натравливал Ярополка на Олега, а потому вывод о его старческой немощи в 70-х гг. X в. повисает в воздухе. В летописи имеется неоспоримый пример государственного и ратного долголетия: сообщение под 1106 г. о смерти маститого старца, воеводы Яна, прожившего добрых девяносто лет.
Другой довод Никитина о непричастности Свенгельда к событиям 975— 977 гг. состоит в том, что к этому времени его уже просто не было в живых. Опорой исследователю служит известие Льва Диакона о знатном русе Сфенкеле/Сфангеле, который, наряду с князем Святославом и неким Икмором, был одним из предводителей русского войска, осажденного ромеями в Доростоле (аналогичное сообщение есть и у Скилицы). Считая Сфенкела и Свенгельда одним и тем же лицом, Никитин полагает, что жизнь Свенгельда/Сфенкела оборвалась в 971 г., за два дня до заключения мира с греками, как о том пишет Лев Диакон. Дальнейшее его участие в борьбе Ярополка с Олегом уже «принадлежит литературе, а не истории» (Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 226, 229—230).
Очевидно, что, отождествляя Свенгельда с погибшим в бою Сфенкелом, Никитин в корне подрывает свой собственный тезис о «старческой» недееспособности Свенгельда в 970-х гг. Но это так, к слову… На наш взгляд, идентичность Сфенкела из «Истории» Льва Диакона и летописного Свенгельда не только возможна, но даже весьма вероятна. Однако из этого следует только то, что сообщение Льва Диакона о смерти Сфенкела нужно признать ошибочным, поскольку Свенгельд упоминается в договоре Святослава с греками, а официальный документ по части достоверности все же имеет преимущество перед хроникой, составленной частным лицом, которое к тому же не было непосредственным очевидцем событий.
Никитин, естественно, ставит под сомнение достоверность упоминания Свенгельда в договоре 971 г., подозревая в этом месте летописи редакторскую правку более позднего времени, которая «скорее всего может быть объяснена заменой стоявших здесь в подлиннике имен Сфенкела и Икмора…» (Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 230). Здесь исследователь уже совершенно перестает следить за логикой своих рассуждений: полностью доверяя известию Льва Диакона о гибели Сфенкела до подписания договора, он тем не менее допускает присутствие его имени в «подлинном» тексте этого документа. Кстати, Икмор тоже погиб до заключения мира. Вообще мысль о намеренной фальсификации летописцами официального дипломатического документа нельзя назвать удачной.
Устранение из летописного текста другого воеводы, Блуда, Никитин производит на том основании, что далее в летописи под 1018 г. упоминается княжий воевода Буды, участник сражения князя Ярослава с поляками на Буге. «Имя воеводы Ярослава — Буды/Будый, — пишет Никитин, — которое, как и производные от него, широко представлены в «Славянском именослове» М. Морошкина, позволяет предполагать, что мы имеем дело с реальной исторической фигурой. Это, в свою очередь, заставляет усомниться в реальности «воеводы Блуда» ст. 6488/980 г., созданного по образцу «Будыя» и действующего в соответствии со своим именем», ибо, развивает в другом месте свою мысль исследователь, «трудно предположить реальность человека по имени «Блуд», единственной функцией которого является передача Киева и Ярополка в руки Владимира…» (Никитин А.Л. Основания русской истории. С. 258, 259).
Смешение в статьях под 980 и 1018 гг. имен «Буды/Будый» и «Блуд» действительно наблюдается в ряде летописных списков Повести временных лет. Вероятно, это произошло вследствие того, что некоторые редакторы и переписчики Повести посчитали обоих воевод одним и тем же лицом (и, кстати сказать, временной разрыв в 38 лет между упоминанием одного и другого не препятствует такому отождествлению). Однако поставить знак равенства между Будыем и Блудом едва ли возможно. Имена эти имеют различную семантику, что исключает предположение Никитина о «создании» летописцем мифического воеводы Блуда по образцу «реального» Будыя.
Наличие в древнерусском именослове имени Блуд, не являющегося аналогом «Будыю», засвидетельствовано, помимо летописной статьи 980 г., былиной о Хотене Блудовиче и названием Блудовой улицы в Новгороде. Судя по тому, что мать «Хотинушки Блудовича» носит в былине прозвище «вдовы честно-Блудовой жены», имя Блуд не имело скабрезного, отрицательного смыслового оттенка («развратный человек»), а состояло в связи с корнем «блуд» в значении «блуждать, странствовать». Таким образом, отпадает и подозрение Никитина о том, что воевода Блуд, предатель Ярополка, — это всего лишь литературный герой с нарицательным именем, вроде столь любимых русской литературой XVIII — начала XIX в. Правдиных, Стародумов, Скотининых, Скалозубов и тому подобных персонажей.
В летописи нет достаточных данных для того, чтобы можно было определить точные размеры властных полномочий обоих воевод при взрослеющем князе, и вряд ли оправданно считать их «опекунами» и даже «соправителями» малолетнего Ярополка, всесильными регентами, как это делают некоторые историки. Согласно летописному тексту, Свенгельд и Блуд только подталкивают Ярополка к совершению тех или иных действий, но никак не диктуют ему свою волю. О «послушании» им молодого князя нет и речи. Вероятно, они имели свой голос в княжем совете, в остальном же их властные прерогативы не выходили за пределы традиционных функций русских воевод: «управлять войсками, нападать на врагов и замещать князя у его подданных» (сообщение Ибн Фадлана).