Эпоха харафишей
Шрифт:
Прокатились обострённые слухи о том, что инспектор полиции Фуад Абд Ат-Таваб может стоять за спланированным мероприятием, приведшим к гибели Нуха Аль-Гураба, и что он устранил его со своего пути не ради соображений безопасности, а стремясь заполучить его очаровательную жену Захиру.
Подозрения эти в его адрес усилились, когда он помешал избранию нового вождя клана в переулке, странным образом вмешавшись в это дело, так что жизнь в переулке продолжалась, но уже без того, кто бы контролировал её, — впервые за всю свою долгую историю. Люди же
Они задавались вопросом — когда же инспектор сорвёт с себя маску и попросит руки Захиры?
Шейх переулка попросил её о встрече. Она тут же догадалась, что стоит за этой встречей. Она казалась охладевшей к инспектору, ведь на сегодняшний день она была богаче его самого со всем полицейским участком. Только Азиз Самаха Ан-Наджи — эта драгоценная жемчужина — был достоин увенчать её мечты. Недостатком его было то, что он был благородным господином, унаследовавшим от своего предка только достоинство, но не его силу и смелость. Его предок однажды влюбился в женщину, которой добивались собственные его сыновья, проучил их и женился на ней. А Азиз любил, но скрывал свою любовь глубоко в себе, сторонясь ошибки и неуклонно старея. Возможно, она и могла бы околдовать его и овладеть им, но к чему ей тогда иметь дело с тем упрямым злодеем — инспектором, — который не содрогнётся, применив к Азизу те же меры, что и к Нуху Аль-Гурабу?
О ветерок надежды, светящийся лучик, что блуждает поверх облаков!
— Меня не устраивает быть второй женой, это понятно, — сказала она Джибрилу Аль-Фасу.
Шейх переулка ответил:
— Всем известно, что жена инспектора старше его, она ему в матери годится, и к тому же богата. Заполните ли вы этот пробел?
— А что меня обязывает к этому?
Шейх сказал извиняющимся тоном:
— Это одно из бедствий нашего времени.
Она гневалась, но тщательно скрывала свой гнев. Воображение её заработало в полную силу, а воля окрепла. Притворившись покорённой, она ответила:
— Пусть подождёт период идды [7] , а там уж с божьей помощью.
Лицо шейха осветилось радостью, и он пробормотал:
— Хвала Аллаху, Господу обоих миров.
Она не теряла ни минуты без дела: словно пьяный от росы и духов ветерок штурмом ворвалась в кабинет мастера Азиза. Вид у неё был элегантный, хотя и грустный, и глядела на него она пленительным, умоляющим взглядом. Она заметила румянец на его щеках, подёргивание глаз, возбуждение, и мягким, просящим о помощи тоном, сказала:
7
Идда — период после развода или смерти мужа, когда женщина не может по шариату выйти замуж: для вдовы это четыре месяца, а для разведённой женщины — три менструальных цикла.
— Что я могла поделать? Кроме как обратиться к вам со своей бедой.
Всё в нём, за исключением языка, признавалось ей в любви:
— Добро пожаловать, госпожа Захира.
Обрадовавшись
— Что мне делать?… Сдаться тому кровавому инспектору?
Азиз осуждающим тоном спросил:
— Он просил твоей руки?
— Без всякого смущения.
Мужчина нахмурился:
— Какой конец для несчастной женщины, у которой ни разу даже не было свободы выбора своего спутника жизни.
Явно проникнувшись чувствами, он сказал:
— Не соглашайся с тем, что ненавидишь.
— Признаюсь вам, я боюсь его.
Он резко сказал:
— Не надо! Он же преступник, и всем это известно, это он убил Нуха Аль-Гураба!
— Один преступник убил другого.
Затем она спокойно произнесла:
— Да. Если бы Министерство внутренних дел допросило членов клана Атуф, то добралось бы до истины…
Она некоторое время смотрела на него, а потом сказала:
— В этом деле требуется респектабельный человек, к словам которого прислушаются в Министерстве внутренних дел..
Летние облака обнажили светлый лик солнца.
Внезапно был издал приказ о переводе инспектора Фуада Абд Ат-Таваба на работу в Верхний Египет. Небо очистилось от опасного гибельного шторма, и на престол взошло лето, украшенное арбузами и дынями. Вскоре главарём клана стал Самака Аль-Алладж. Захира же была пьяна от чувства гордости, и уверовала в то, что она и есть самый настоящий глава клана, стоящий за всеми событиями. Она говорила себе:
— Я и есть ум, я и есть воля, я и есть красота, я и есть победа.
Нежно глядя на Джалаля и Ради, она шептала:
— Пусть ваша слава превзойдёт славу всех.
Она поспешила к мастеру Азизу Ан-Наджи, чтобы поблагодарить его, и с облегчением промолвила:
— Вот бы все мужчины были такими же, как вы, а не как…
Польщённый её словами, он улыбнулся и промямлил:
— Я рад видеть тебя счастливой…
Она игриво сказала:
— Как и наш великий предок, я спаслась от эпидемии.
Затем грустно добавила:
— Что до моего счастья…
Он с любопытством поглядел на неё, и она ответила:
— Что есть счастье, которое, как мы считаем, мы заслуживаем по праву?
— Возможно, оно познаётся интуитивно.
— Как можно назвать женщину в моём положении счастливой?
Пряча своё волнение, он сказал:
— На сегодняшний день ты ни в чём не нуждаешься.
Она изящно поднялась, посмотрела на него долгим взглядом, пока его воля не растаяла, или стала близка к тому, и уже уходя, сказала:
— Я нуждаюсь в самой главной вещи в жизни.
Мастер Азиз отдался на волю судьбы, сознавая свою слабость перед необычайной, пронизывающей силой: словно древняя стена или ворота дервишской обители, как однажды случилось в баре с его предком. Им завладело безумие — из тех, что поражает мужчину в немолодом уже возрасте. Он долго украдкой глядел на мать, Азизу, находясь с ней в её флигеле дома наедине. Наконец он сказал:
— Мама…
Чувствуя необычные нотки в атмосфере, она сказала:
— Выкладывай, что там у тебя.