Эпоха харафишей
Шрифт:
— У меня есть право…
Она равнодушно произнесла:
— А мне наплевать, что у тебя есть право.
На него накатил ещё больший гнев, и с непривычной резкостью он сказал:
— У меня есть право на твоё подчинение.
Она поглядела на него в изумлении, спровоцированным его гневом, а он добавил:
— Право на полное подчинение.
На лице её появилось выражение полного отказа и непреклонности, так что атмосфера в доме была испорчена.
Из своего отчаяния Мухаммад Анвар черпал отвагу. В сердце он испытывал страх потерять её, и потому едва он заметил, что она выходит на улицу из его лавки, как утратил всю свою степенность, преградил ей путь и решительно заявил:
— Вернись в дом.
Она
— Не устраивай сцену.
Но он упрямо повторил:
— Вернись домой.
Она почувствовала, как глаза скользят по ней, словно гадюка, и кипя от злости, вынуждена была вернуться…
Вечером, когда Мухаммад Анвар пошёл домой, там она застал ожидающую его бурю. Но он был к тому полностью готов. Самой ненавистной его сердцу вещью было продолжать гневаться и дальше, портить всю атмосферу, видеть, как обожаемая им красота стирается из-за злости. Он проявил готовность к любым компромиссам, но при условии, что Захира уступит его законному требованию. Он сказал ей:
— Не думай, что я счастлив из-за твоего унижения. Я желаю лишь сохранить наше счастье.
Однако она предстала перед ним подобно порыву пыльной бури. Лицо её побледнело, выражение его изменилось, а из глаз полетели искры. Гнев её воплотился в чёрную ненависть. Гордость одним прыжком выпрыгнула из неё наружу, словно змея. Он про себя сказал: «Прибегаю к помощи Аллаха от этого зла! Прибегаю к помощи Аллаха от этого сердца. Разве не послужит мне защитой то, что я сделал для тебя?»
Захира очутилась в огне. Она отказывалась признать своё поражение. Она не забудет своего мучительного положения в переулке на глазах у всех. Его она не любит и никогда не любила. Но вот только как ей вести себя и куда теперь пойти? В подобной ситуации жена вернулась бы в свою родную семью, которой у неё не было. Либо она останется госпожой, но униженно подчинится, либо пойдёт куда глаза глядят. Людское злорадство подстерегало её не в одном доме, в том числе и в подвале Абдуррабиха.
Тут она вспомнила своего первого хозяина, мастера Азиза Самаху Ан-Наджи, благородного представителя всего переулка и к тому же друга её мужа. Теперь её муж узнает, что она хотя бы не оторвана от своего родного древа. Она незаметно проскользнула в магазин торговца зерном. Мелкий моросящий дождь покрыл её накидку и скулы. Она ворвалась в кабинет директора и застала его одного. Его окружала аура степенной красоты. Усы его поседели, может быть, немного рано. Он узнал её с первого же взгляда. Узнал, несмотря на вуаль на лице. Ему не нужно было вспоминать эти очаровательные глаза, глядящие на него из-под золотистой каймы вуали. Ему показалось, что это сама судьба штурмом вторглась в его крепость. До ушей его донеслись мелодичные нотки её голоса:
— Я не нашла никого другого, к кому обратиться со своей бедой.
Изо всех сил пытаясь контролировать свои противоречивые эмоции, он спросил:
— Какая у тебя беда, да сохранит тебя Аллах от всяческого зла?
— Моя муж.
— Насколько мне известно, он хороший человек.
— Однако в последние дни он стал со мной очень плохо обращаться.
— Без причины?
— Он хочет унизить меня.
И она рассказала ему о происшествии в переулке. Азиз немного подумал и сказал:
— Такое поведение совсем не разумно, но это его законное и неоспоримое право.
Она пылко сказала:
— В нашем переулке женщин не заставляют сидеть дома, как в тюрьме!
Мастер Азиз улыбнулся и ответил ей:
— Я поговорю с ним о тебе как одной из рода Ан-Наджи, но ты должна согласиться вести себя разумно.
Содействие мастера Азиза дало ей очень мало. Ей не оставалось ничего иного, как подчиниться мужу, хотя бы на некоторое время. Она повиновалась, но и затаила зло. Однако встреча с мастером Азизом открыла для неё такие вещи, о которых она и подумать прежде не могла. Захватывающие, безумные, до ужаса прекрасные, которые бросили её в мир, наводнённый мечтами. Она сказала себе, что мастер Азиз восхищён ею. Нет, даже больше. В его глазах читалось смущающее признание. Вот только когда это началось? Правда, не было ни одного мужчины, который, увидев её, не был бы очарован ею, однако был ли мастер Азиз таким же, как остальные? Но он женат, да и она тоже замужем. Он не молод, представляет собой образец порядочности и прекрасной репутации. Такие, как он, не глядят на замужнюю женщину. На жену своего друга тем более. Она и сама избегала незаконных связей. Какой в том толк? Она жаждала получать всё по праву. И ради этого она безжалостно давила на своё сердце. Иногда из-за этого она чувствовала возбуждение, накатывающее от ядовитого безумия, которое она вкушала из бокала благословенного вина. Азиз Самаха Ан-Наджи представлялся её в ореоле розовой мечты; она и сама не знала, как может это материализоваться в реальном мире. Могла ли она в один чудесный день стать его второй женой, соперницей мадам Ульфат и почти законной дочерью мадам Азизы? Могла ли она когда-нибудь стать хозяйкой роскошного дома и выезжать в собственной двуколке со звонким колокольчиков?
Мухаммад Анвар всё уменьшался в её глазах, пока не превратился в частицу копоти, которую сдувало вниз по длинной бесконечной дороге.
Когда в город прибыли крестьянки из деревни, празднуя разлив Нила и продавая сушёные финики, Захира испытывала тяжкие муки родов, производя на свет своего второго сына, Ради.
Мухаммад Анвар обрадовался этому, и радость эта облегчила муки волнений и тревог. Он надеялся, что рождение его ребёнка положит начало новой эры разумной, успешной супружеской жизни.
Умм Хишам, акушерка, приходила к Захире каждый день, пока та не выздоровела окончательно. Во время своего последнего визита к ней она прошептала ей на ухо:
— У меня есть для вас послание.
Захира вопросительно поглядела на неё, и старуха сказала:
— Послание от самих небес!
У неё мелькнула в голове мысль, что это от Азиза, и она спросила:
— Что у вас, Умм Хашим?
Одев на лицо бледную маску греха, та ответила:
— Послание от Нуха Аль-Гураба, главы клана нашего переулка…
Сердцебиение Захиры ускорилось от такой неожиданности: она-то ждала, что метеор придёт с востока, он же промелькнул с запада. Она сдержала эмоции и сказала:
— Разве вы не видите, что я жена и мать?!
Старуха ответила:
— Не проходит и дня, как мы видим восход солнца, а затем его закат. А посланник всего-лишь передаёт сообщение.
Мухаммад Анвар вскоре отступил, бросив свою внезапно возникшую фальшивую твёрдость и укрылся за врождённой привычной слабостью. Он окончательно поверил в то, что Захира — драгоценный камень, не имеющий сердца, который выскользнет из его пальцев, словно воздух. Однако и представить себе жизнь без неё он тоже не мог. Она была духом в его жизни, руководящей привычкой. Также она была опасной, и ни одной её частичке он не доверял. Мог ли он забыть о том, что случилось с пекарем Абдуррабихом? Он не доверял ей, и чем более шатким становилось его доверие, тем больше он стремился вцепиться в неё и удерживать любой ценой. Неудача в этом будет неудачей всей его жизни. Как на этом свете, так и в загробном мире. Её ссора с мадам Раифой останется для него источником раздражения навсегда. Это означало, что он был самым несчастным из людей, и должен был пойти на любые жертвы.
Однажды вечером они сидели все вместе дома. Она кормила грудью Ради на диване, он курил трубку кальяна, а Джалаль играл с кошкой. По правде говоря, Мухаммад Анвар больше не мог выносить Джалаля. В прошлом он был добр к нему и любил, но то осталось уже в прошлом, однако как только появился Ради, он возненавидел Джалаля и даже желал, чтобы того больше не было на свете. Хотя обращался он с ним по прежнему — в этом ничего не изменилось: он окружил его отеческой заботой, весёлой и фальшивой, добавив новую муку к своим горестям.