Эпоха харафишей
Шрифт:
Но тот лишь удручённо пробормотал:
— Бесполезно.
Он вскочил на сиденье кучера в своей повозке и прикрикнул ослу «Но, пошёл», после чего тот тронулся в путь под ритмичный стук его башмаков.
Ашур видел теперь только пыль днём, и тьму ночью. Всякий раз, как он проезжал поворот на дороге, ожидал какого-то подвоха. Веки его подёргивались, и он бормотал себе под нос: «О Господь, сотвори благо!» Расколото ли само основание бытия настолько, что починить его больше невозможно?
Время было около полуночи, и он уже собирался
— Эй, мастер Ашур… Эй, мастер Ашур!
Он поспешил к окну, открыл его и пробормотал: «Дети!», и увидел силуэт, наклонившийся к ставням, и окликнул его:
— Что там такое?
— Хватай своих сыновей — они в баре дерутся из-за Фуллы.
Зейнаб закричала:
— Ты оставайся, я сама за ними пойду…
Он отстранил её со своего пути и, засунув ноги в ботинки, бросился вперёд, словно ураган…
Его фигура заполнила собой весь дверной проём. На него устремились взгляды пьяных клиентов, рассеявшихся по обе стороны. Дервиш кинулся к нему с криком:
— Твои сыновья разрушат это место!
Он заметил Хибатуллу, что беспомощно растянулся на полу, а Хасбулла и Ризкулла сцепились друг с дружкой в злобной схватке, пока все остальные пьяные клиенты равнодушно взирали на них.
Ашур ужасным голосом заревел:
— Соблюдайте приличия, дети!
Оба молодых человека разнялись, с ужасом глядя на источник такого шума. Ашур тыльной стороной ладони влепил затрещину одному, а затем и другому, и они упали на голый земляной пол. Он стоял, вызывающе глядя глаза на лица окружающих, но никто и слова не проронил. Бросив окаменевший взгляд на Дервиша, закричал на него:
— Будь проклят ты и будь проклята эта твоя чумная дыра!
В этот момент рядом неизвестно откуда появилась Фулла, и пробормотала:
— Я невиновна!
Дервиш агрессивно сказал, не отрывая от неё взгляда:
— Скройся с глаз моих!
— Она всего-навсего выполняла свою работу, а твои сыновья домогались её!
Ашур заорал на него:
— Заткнись, ты, сутенёр!
Дервиш отступил со словами:
— Да помилует тебя Аллах!
— Я в состоянии разнести этот рассадник порока подчистую прямо над вашими головами…
Тут Фулла сделала шаг вперёд и встала прямо перед ним:
— Я невиновна…
Оторвав от неё взгляд, он грубо заявил:
— Уйди с глаз моих…
Он с силой вытолкнул наружу сыновей, едва державшихся на ногах, одного за другим. Фулла снова спросила:
— Разве вы не верите, что я невиновна?
Он снова оторвал от неё взгляд и закричал:
— Ты маленькая дьяволица, порождение большого дьявола!
И он покинул это место, избегая взгляда на неё…
Он сделал глубокий вдох в ночной темноте квартала и почувствовал, что вырвался из цепкой хватки зла. Темнота была такой густой, что он ничего не мог разглядеть. Он прищурился, пытаясь увидеть силуэты своих сыновей, но они словно растворились во тьме. Тогда он крикнул:
— Хасбулла!
Ничего, кроме тишины и мрака. Лишь проблеск света из кофейни, и больше ничего. Сердце его шептало, что они
Зейнаб ждала его у двери. Её лампа, которую она поставила на ступени у порога, привела его домой. Она с нетерпением спросила его:
— Где дети?
Он угрюмо переспросил:
— Разве они ещё не вернулись?
Она громко вздохнула, и он пробормотал:
— Да будет на всё воля Аллаха…
Он уселся на диван, а она резко сказала:
— Тебе следовало разрешить мне самой отправиться туда.
— В бар? Это пучина морская, переполненная пьяницами!
— Ты бил их, а они уже не дети! Они больше никогда не вернутся домой!
— Ничего, побродят день-два, и вернутся…
— Я их знаю лучше, чем ты…
Он молчал, и она снова спросила:
— А что это ещё за Фулла, которую подбросил нам Дервиш?
Избегая смотреть на неё, он с досадой ответил:
— О чём ты спрашиваешь? Девушка, которая работает в баре!
— Красивая?
— Шлюха.
— Красивая?
Поколебавшись немного, он ответил:
— Я не смотрел в её сторону!
Охнув, она сказала:
— Они никогда не вернутся, Ашур…
— Да будет на всё воля Аллаха…
— Разве ты не слышал о том, как ведут себя молодые люди?
Он ничего не ответил, она же сказала:
— Мы должны быть терпимы к их ошибкам.
Он в замешательстве спросил:
— Правда?
Она вмиг предстала его взгляду какой-то истощённой, бледной, престарелой, словно стена в старинной аллее, и он пробормотал:
— Мне жаль тебя, Зейнаб…
Она резко возразила:
— Мы ещё будем долго жалеть друг друга…
— В любом случае, мы им не нужны…
— Без них в этом доме нет жизни…
— Мне жаль тебя, бедная моя Зейнаб…
Она подперла голову ладонью и посетовала:
— Рано утром мне пора на работу…
— Попытайся заснуть.
— В такую ночь?
Он с раздражением сказал:
— В любую ночь!
— А ты?!
Он решительно ответил:
— По правде говоря, мне нужен глоток свежего воздуха!
И снова тьма… Она обретает форму близ арки… Покрывает попрошаек и оборванцев. Вещает на молчаливом языке. Ангелы и демоны заключают друг друга в объятья. Притесняемый и угнетённый скрывается под её покровом от самого себя, чтобы погрузиться в себя же. Если страх способен просочиться через поры этих стен, то спасение — ни что иное, как забава.