Эпоха лишних смыслов
Шрифт:
Я чуть тряхнула волосами.
– У НАС ПРОРЫВ, ЗАФИКСИРОВАННЫЙ ЧАС НАЗАД, ДА ВАШУ МАТЬ! – Гера схватился за телефонную трубку, и где-то внутри я твердо поняла, что надо приходить в себя.
Критическая точка прорыва – четыре часа, один уже потерян, надо читать, надо ехать, да вот только что получается? Как у меня тяжелая ситуация – Макс, в любом качестве, рядом со мной. А как у Макса черт знает что в семье творится – так я ему говорю: знаешь, дорогуша, мне тут счет открыли, а ложная беременность… Случается. Пойдем-ка попрощаемся с Лопесами.
И все. Ни слова после. Отличный из меня друг. И человек тоже просто загляденье.
– Оливин, не вынуждай меня рукоприкладствовать! Встань и иди уже за Гамовым, сколько можно слезы сиропом разбавлять! – пролаял Гера, и тут дверь кабинета сорвало с петель.
Во всяком случае, о стену она знатно стукнулась.
– Ага, – возвестил стоявший на пороге человек.
Чуть растрепавшееся каре, дорогая, но не слишком, куртка… Степан Михайлов собственной персоной.
– Степа, – просто сказал Гера, но меня аж передернуло. – Давай ты объяснишь мне, какого лешего я узнаю о прорыве час спустя, в доступных выражениях, а я не стану горячиться и ронять столы.
– Я поймал вас, малыши, наконец-то – поймал! – С этими словами Михайлов подошел ко мне и выразительно заглянул в глаза, ресницами даже похлопал.
Арлинова, как назло, умчалась куда-то наверх с утра пораньше, и я совсем не знала, что делать.
– Ты на Мише приехал? – коротко рыкнул Гера.
– А ты думал! – Он отвлекся от меня и прогарцевал по комнате. – Но это все равно, все равно, потому что вот ответь мне, деточка, что вы там деконструировали с Гамовым на той неделе? Название романа, а?
– «Бронзовый век», – выплюнула я.
Миша был внизу, а значит – ехать и работать. Прочитать по диагонали очередную муть, главное – ехать. Перебьюсь без Макса.
– Конец твоим страданиям и разочарованиям, – пропел Михайлов, и тут я испугалась.
– Гер, вызови ему «Скорую», а я поеду закрывать. Температура у человека и галлюцинации.
Вероятности шептали о другом, но не могла же я их слушать, в конце концов.
– Нет, Оливинская, никуда ты не поедешь. – Михайлов резко обернулся ко мне. – И никто не поедет. Потому что вы попались, придурки. Не деконструировали ни хрена, в отчете наврали, и мир прорвало по новой.
У меня по затылку побежали капли пота, липкие и холодные.
– А это значит, что я наконец-то прихвачу Зефир себе, всех поувольняю к чертям, а знаете, какая зарплата у Арлиновой? И сидит, ничего не делает, старая карга. Только про Бореньку ненаглядного всем рассказывает. – Михайлов рассмеялся. – Облажался Зефир по полной. Ну совсем облажался. Я еще когда Гамову говорил, что надо разделять и властвовать: мне Зеро, тебе Зефир, подсиживай дуру эту, а он уперся, в благородство стал играть…
Я потерла руки, лихорадочно соображая. Прорвало «Бронзовый век», значит, читать не надо. Значит, надо ехать закрывать. А потом уже разбираться со Степой. А потом уже… Под расстрел? Да, пожалуй, надо их всех из страны вывезти. Прямо сразу после закрытия билеты в Лондон – и политическое убежище. Рите, Герману, Максу, Арлиновой…
– Это все твои объяснения? – спокойно спросил Гера.
Я посмотрела на него и впервые не смогла прочесть выражения на лице. Было оно какое-то неправильное.
– А что я должен тебе объяснять, придурок? – прошипел Михайлов, останавливаясь, наконец-то, прямо перед столом Геры.
– То, почему начальник Закрытия реальностей препятствует работе Закрытия фантастических реальностей.
Михайлов коротко хохотнул в ответ.
Гера медленно поднялся на ноги и кивнул мне:
– Возьми Макса и поезжай закрывать. Я тут разберусь.
– Отставить, Оливинская. Поедете только под моим присмотром. И где, кстати, Гамов, почему не пришел до сих пор? Страдает из-за своей уродки, которая даже забеременеть не смогла?
Я замерла на месте. Михайлов вызвал у меня немедленное желание где-нибудь его похоронить, но нельзя же действовать так, нахрапом.
Оглядевшись по сторонам и не найдя ни одного тяжелого предмета, я вздохнула:
– Согласитесь, Герман, как говорил нам Фрейд, очень легко диагностировать недуг человека по его речи.
Он посмотрел меня, как на новые ворота.
– «Психопатология обыденной жизни», Герман, – протянула я укоризненно и холодно, хотя внутри горела адским пламенем. – Судя по всему, Степан, так радующийся нашей неудаче, беде Максима, наконец, трагедии Риты – просто импотент.
Главное – выдержать эти полторы секунды, когда невероятным образом хочется смеяться, ругаться матом и бить придурка чем-нибудь тяжелым одновременно.
Взгляд Михайлова потяжелел, и тут Гера дернул его на себя за плечо. Я сместилась чуть в сторону.
– Дедушка Зигмунд, правда, ни слова не написал о психопатах-идиотах, которых выучили писать, но не читать, – процедил Гера сквозь зубы. – МУДИЛА, ПРОРВАЛО ВТОРУЮ ЧАСТЬ, КОТОРАЯ ДАЖЕ НАЗЫВАЕТСЯ ПО-ДРУГОМУ, «ВЕК ИНДИГО»! Оливинская – марш закрывать! И Гамова не забудь!
Не чувствуя от облегчения ног, я кивнула, выбежала из кабинета, услышала за спиной резкий звук, обернулась на мгновение – и увидела, что Степа лежит на полу, а Гера победно возвышается над ним с экземпляром моих «Мальчиков» в руках.
Главы 24 – 25
Век Индиго
Макс почему-то околачивается возле выхода. Я поднимаю брови: давненько не виделись, – и подношу магнитный ключ к замку. Огонек меняется с красного на зеленый.