Эпоха лишних смыслов
Шрифт:
– Зачем? Лив, ты считаешь его точкой напряжения?
Я подавила вздох. Мишка показал мне два пальца.
– Надо. И у меня нет времени. И я не могу позвонить Гамову. И у нас прорыв, который сожрет весь город через двадцать минут. И мне нужен твой совет.
– Лив?! – Эйдан на мгновение замолчал. – Ты хочешь вытащить Макса из книжки?! Это запрещено!
– Похрен. Не тяни время. Знаешь что-нибудь полезное?
– Нет. Нет, не знаю.
Голос Эйдана звучал обиженно, раздраженно и виновато. Я почти с безразличием глянула на фиолетовый прорыв, потом вернулась
– Знаешь, – сказала я, и голос сел, оборвался на полузвуке.
– Лив, ты не будешь этого делать.
– Говори, – прошептала я.
– Нет, Лив, так нельзя, послушай меня, это не выход, нельзя так!
– Говори.
– Нет способа это сделать. Не существует. Ты никак не сможешь подобраться к измененному книгой Гамову.
До меня наконец дошло. Я вздрогнула – и поняла, чего он не хотел говорить.
– Хорошо, Эйдан, спасибо, – отозвалась я и нажала на «сбросить», не дослушав его протестующих возгласов.
– Три, – одними губами сказал Мишка.
Я улыбнулась ему рассеянно и набрала побольше воздуха в легкие.
– Послушай. Если я не вернусь с Максом, я не вернусь вообще. Но прорыв будет закрыт. Так что ты подожди до нулевой отметки, не будет нас – поезжай к Турову, передавай привет, кланяйся в ноги, скажи… – На глазах вдруг возникли слезы, которые тут же осушил порыв ветра. – Скажи, что Оливия Розен считает Германа Турова большим талантом и просто завидует. Ну и что я сделала все, что могла.
С этими словами я развернулась и пошла к прорыву, отпуская себя на волю и чувствуя дикий восторг, желание броситься вниз, нырнуть с головой, раствориться…
В баре опять играли какую-то нудятину. Казалось бы, все под вампирами ходим, надо жизни радоваться, пока сирена не возвестила приход ночи, так нет. Старое, нудное, баритонное. Наливали тоже с неохотой: старички все привыкли, что Рокси полтора месяца назад двадцать один стукнул, а новенький все никак не хотел этого взять в толк. Раз за разом: «Мисс, можно ваше водительское удостоверение?» да «Вы точно достигли легального возраста?». Обороты-то, обороты – заглядение просто. Я хлопнула текилы и посмотрела поверх голов на бармена. Вполне себе ничего, и ростом повыше меня будет. Подходи и бери голыми руками. Поморщившись, я толкнула стопку вперед. Кто знает, сколько мы еще протянем по старой системе со старыми ценностями, кто знает. Впрочем, умирать мне не хотелось. Хотелось жить на полную катушку. Желательно, подальше от зоны.
– Хей, Рокси, подиджеила бы, что ли.
Я оторвалась от бармена и взглянула на Алекса, нарисовавшегося прямо передо мной. Тоже отличный вариант. Двадцать три, души во мне не чает, водитель собственного экипажа. На счету – два вампира.
– Дурная примета тут диджеить. – Я рассмеялась и стряхнула блеснувшие рыжим волосы с плеча.
– Выпить принести?
– Будь добр.
Проводив широкие плечи Алекса взглядом, я соскочила со своего места и пошла к давно опустевшему диджейскому пульту, если так это место, конечно, можно было назвать. Полтора месяца назад. Мое совершеннолетие. Последняя на данный момент жертва, глупый пьяный Тони. Я опустилась на корточки и стала рыться в пластинках. Музыка была вполне ничего, приятная. Точно не то уныние, лившееся из динамиков теперь.
Я вздохнула. Дайленберг уже пятый месяц был отрезан от большой земли при помощи всех мыслимых и немыслимых средств. В один прекрасный день нам отрубили Интернет, перестали завозить газеты, потом за ночь возвели электрический забор, ну а там и вампиры пожаловали. Повезло тем, кто в этот уик-энд был в отъезде. Как, например, мои родители. Я, наоборот, приехала из универа вместе с парнем. Сожран в первую неделю эксперимента. Как нас всех-то не сожрали, понять трудно. Видно, из-за того, что изначально целых тридцать тысяч было. По здешним меркам – почти что мегаполис. Я потянулась и ощутила, что внутри готова разжаться злая пружина. Ни за что, ни за что не вспоминать, как его звали.
– Прекрасно все! – прозвучало прямо у меня над ухом, и я почти подпрыгнула.
– Ты долбанулся, Майки? С какого перепугу у нас все прекрасно?
Так и есть, пришли поговорить к диджейскому пульту, чтобы их никто не слышал. Им и невдомек, что тут сижу я и перебираю покрытые пылью и паутиной пластинки. Которых, честно сказать, больше, чем у какого-нибудь нью-йоркского модника. В пальцы тотчас прыгнули «Строукс», и я тихонько рассмеялась в кулак.
– С того перепугу, дорогой Алекс, что мы сорок три дня живем без жертв. Если бы не Макс…
– А вот Рокси Максу не доверяет. Да и я, кстати, тоже.
– Ты ее куда-нибудь уже наконец сводишь?
Я поняла, что дело идет к обсуждению моих явных и неявных достоинств, поэтому встала в полный рост.
– Рокси! – воскликнул Алекс.
– Это я, точно. Решила подиджеить, как ты и советовал.
– Икс. – Майкл даже не удосужился обернуться, хоть и назвал меня по детскому прозвищу.
– Эм. – Я улыбнулась. Мальчишки всегда останутся мальчишками, несмотря ни на что. Им бы только в войну поиграть да про девочек поговорить.
– Что нашла? – радостно сунулся ко мне Алекс, но я отпрянула.
– Не отдам, даже не думай. «Киллерс» на голубом виниле – представляешь, какая редкость? Скажи новенькому, чтобы выключал свои заунывные песнопения, сейчас будем веселиться. И веселиться – всю ночь. По барабану. Кровососы сюда не сунутся.
Алекс рванул через толпу, а Майкл обернулся ко мне и тяжело навалился на стойку. Я даже пластинку обратно засунула.
– Нечего на меня смотреть волком.
– Вместе и навсегда, а, детка? Помнишь свое шестнадцатилетие?
– Майкл, иди ты.
– Я бы пошел с удовольствием, но, знаешь… Там такая ограда неудобная. Жжется, когда к ней прикасаешься.
Я улыбнулась и покачала головой.
– Сегодня девицу видели, представляешь? Совсем как Лили. Невысокая, блондинка. Шлялась часа в три ночи с осиновым колом.
Меня вдруг разобрал нервный смех:
– Самоубийца, что ли?
– Говорит, с большой земли.
Сразу стало страшно.
– С большой земли? Вы ей поверили?
– Никак нет. Расстреляли на месте.