Эпоха мертвых. Москва
Шрифт:
— Нет, пожалуй. Погуляешь с мамой, и час как раз пройдёт. Договорились?
Она с серьёзным видом кивнула. Ну что же, я молодец, и конфетный кризис разрулил. Прирождённый политик, Бриан, который голова.
Александр Бурко
30 марта, пятница, день
— Александр Владимирович! Вы зачем так поступаете? Как вы смеете?
Седоватый, упитанный мужчина лет пятидесяти, с красным от злости лицом, в рубашке без галстука и ботинках без шнурков, стоял по ту сторону решётчатой двери, отделявшей его от собеседника. Решётка была совсем новая, покрашенная белой краской, но от этого не ставшая
В конце коридора стоял стол, за которым, читая книгу, разложенную под настольной лампой, сидел охранник в чёрной форме, какую теперь носили подчинённые Пасечника. На поясе дубинка, электрошокер, баллончик с экстрактом красного перца. Без оружия, естественно. Стук по двери привлёк его внимание, он поднял голову, но, убедившись, что ничего внештатного не происходит, снова уткнулся в книгу.
— А что вас так удивляет, Пётр Витальевич? — вежливо спросил Бурко, улыбнувшись арестанту. — Чего вы ожидали, приехав сюда за убежищем?
Бурко стоял напротив решётчатой двери, прислонившись к холодной бетонной стене и сложив руки на груди. Он откровенно забавлялся происходящим, и это явно злило человека в камере, который видел насмешку.
— Я ожидал человеческого обращения, прежде всего! И уважения! — выкрикнул человек за решёткой. — В конце концов, я ваш партнёр!
— Вот только о партнёрстве не надо! — даже засмеялся Бурко, в притворно-защитном жесте подняв ладони перед собой. — Как вы стали моим, с позволения сказать, партнёром, это вообще печальная история. Для меня печальная, для вас, скорее всего, радостная. Странно другое… А почему вы решили искать спасения здесь?
Вопрос явно озадачил того, кого называли Петром Витальевичем. Судя по всему, он до сих пор не дал себе труда задуматься об этом, хоть и просидел в камере со вчерашнего дня. Пётр Витальевич принадлежал к тому типу государственных людей, которые считали всё в стране своей собственностью. Когда он вдруг «входил в долю» в какую-нибудь компанию, он искренне полагал, что так и надо. Иначе для чего тогда все эти компании нужны и для чего тогда он занимает своё кресло в своём кабинете? И сейчас элементарный вопрос Бурко поставил его в тупик. На красном широком лице отразилась напряжённая работа мысли, затем мысль явно зашла в тупик и в результате вылилась в очередную вспышку праведного гнева.
— Да как вы вообще смеете? — крикнул Братский.
Короткое эхо быстро стихло в коридоре, а сам узник даже попытался потрясти толстые стальные прутья решётки.
— Мм… это всё, что вы имеете сказать? — даже удивился Бурко. — Вы действительно искренне полагали, что приедете сюда и сможете, как и раньше, требовать чего угодно? И все вокруг снова забегают, засуетятся, чайку принесут? Серьёзно? Вы и вправду так думали?
Пётр Витальевич ничего не ответил, но запыхтел громче. Судя по всему, именно так он и думал. Бурко даже задумался, не хватит ли Петра Витальевича кондрашка от возмущения. Не то чтобы он о нём беспокоился, но у него были определённые планы на узника.
— Где моя жена и мои сотрудники? — спросил Пётр Витальевич, чуть сбавив тон.
— Жена… Жена в соседнем, женском отделении. Устроена немного лучше, чем вы. Сотрудники тоже неподалёку, в общей камере, вон за той дверью.
Бурко показал рукой на металлическую и звукоизолированную дверь в конце короткого коридора. Пётр Витальевич сидел в отдельном отсеке для особо важных лиц, чьи контакты с остальными арестантами, буде такие появятся, были бы нежелательными. Прямо из этого коридора была дверь в ещё одно помещение, на обзаведении которым настоял Пасечник. В нём не было ничего, кроме свисающих с потолка наручников и длинного металлического стола с кандалами для рук и ног. Впрочем, Петру Витальевичу посещение этой комнаты не грозило, потому как никакой ценной информации он не скрывал, да и не имел таковой. Бурко скорее развлекался.
— И всё же, Пётр Витальевич, вы не ответили на мой вопрос. Почему вы решили искать спасения здесь?
— Потому что полагал вас человеком чести! — вдруг выкрикнул Пётр Валерьевич. — Что если вы дали слово вести себя порядочно по отношению к партнёру, то так и будет впредь!
Эта гневная филиппика явно озадачила Бурко. Он даже не сразу нашёлся что сказать.
— Ну, Пётр Витальевич… встречал я дураков, но таких самодовольных, как вы — никогда в жизни. — Бурко даже сделал глубокий вдох и помотал головой, как будто отгоняя видение. — Вы вымогательством отторгли долю в компании, палец о палец не ударили, чтобы предприятию хоть чем-нибудь помочь, тянули из меня деньги, причём подставляя меня же под обвинение в финансовых преступлениях, потому что я ещё и вынужден был перегонять их туда, куда гонять нельзя, и теперь, когда у вас даже не хватило ума вовремя позаботиться о самом себе, вы приезжаете сюда и требуете почёта и уважения? Нет, это даже не лечится…
На лице Петра Витальевича застыло выражение, как будто он и вправду пытается понять собеседника, но не может постичь его логику. Он искренне не мог понять, в чём же проблема.
Дверь в коридор открылась, вошёл Пасечник.
— Здравствуйте, Пётр Витальевич! Как сидится? — вполне дружелюбно поприветствовал он арестанта.
— Как вы смеете, Пасечник? — снова взъярился пленный и снова стукнул толстой ладонью по прутьям решётки.
— Ой, осторожно, ладошку зашибёте! — со слегка глумливой улыбкой предостерёг Пасечник.
Пётр Витальевич Братский в прошлом был главной и единственной неудачей Пасечника как начальника службы безопасности, отвечающего за сохранность и безопасность активов компании. Когда на горизонте чёрной тучей появился Пётр Витальевич, чиновник олимпийского масштаба, из когорты «непотопляемых», тех, которых переводят с места на место за неумеренную вороватость, но при этом каждое следующее место оказывается выше и «хлебней» предыдущего, Пасечник попытался отбить наезд. Но не сумел. Пётр Витальевич проехал по нему, как дорожный каток по пустому молочному пакету. Пётр Витальевич мог так ездить по кому угодно в стране, и затем он с той же грацией прокатился по Александру Бурко, к вящему унижению Пасечника.
— Александр Васильевич, с охраной побеседовали? — обратился к нему Бурко.
— Поговорил. Нормальные ребята, этого… — он указал пальцем на Братского, — они терпеть не могут. Двоим есть о ком позаботиться, ещё один хочет остаться.
— Что решили?
— А что тут решать? — пожал плечами безопасник. — Пусть уезжают все трое, оставлять никого не будем. К ним у нас претензий нет, но и рисковать не хочется, мало ли как обернётся?
Братский замер, приоткрыв рот и тяжело дыша. Он вдруг понял, что сейчас всерьёз решается его судьба.