Эпоха мёртвых. Начало
Шрифт:
С улицы раскатисто грохнул выстрел, второй, так что в окне зазвенело стекло.
– Леха? – спросил я в микрофон, изогнувшийся от наушника до угла рта.
– Мертвяк, – послышалось в гарнитуре. – Снял.
Ствол я сразу довернул на дверь в соседнюю комнату. А оттуда какие-то звуки, похоже на чавканье. Угадайте с трех раз, кто у нас там? Или пили, а теперь закусывают, или просто закусывают. Кем-то. И вонь оттуда отчаянная.
Тихо-тихо вошел внутрь и оказался за спиной у какого-то мужика в грязной майке, из пройм которой торчали руки уже привычно-мертвецкого цвета, и в растянутых трениках, доедавшего лежащую на полу толстую тетку. У тетки была раскроена голова мощным ударом, поэтому воскресать она не собиралась.
Я взял на прицел затылок жрущего мертвяка, придавил спуск и… И промахнулся! Грохнуло в маленькой комнате так, что уши заложило мгновенно, словно по ним молотками ударили, но голова мертвяка с противоестественной скоростью сместилась левее, все его тело вдруг прижалось к полу, каким-то невозможно пластичным прыжком развернулось, и на меня уставилась совершенно невероятная рожа. Вытянутые вперед и широкие, как у орангутанга, челюсти, оскаленная окровавленная пасть, набитая острыми, похожими на шипы зубами, особенно страшная на фоне мертвенно-бледной, синеватой кожи. Маленькие, абсолютно мертвые глаза, как у всех зомби, но окруженные какими-то наростами со всех сторон, как будто выглядывающие из пещер. Шея заметно длиннее и гибче человеческой.
Все это я успел разглядеть в тот момент, когда моя левая рука рванула назад цевье дробовика, вышвыривая пустую гильзу и загоняя в патронник следующий заряд, и, едва затвор завершил свой маслянисто-лязгающий рывок вперед, палец вновь утопил спуск. Грохот, пучок голубоватого пламени из ствола, но картечь впритирку прошла над головой существа, врезаясь в оштукатуренную грязную стену и выбивая из нее облако пыли. Тварь успела пригнуться с потрясающей, почти невидимой глазу быстротой. И ровно в тот момент, пока мои руки перезаряжали ружье, я рванул прочь из комнаты.
И оказался прав. Тварь зашипела, и полуоткрытая дверь загудела, когда в нее врезалась тяжелая туша. Тварь прыгнула с места с невероятной энергией, если бы я пытался ее застрелить, а не убрался с линии прыжка, то мне был бы конец. Она бы меня в куски порвала с такой силищей.
Удар в торец двери для чудовища тоже не прошел бесследно. Налетев на повернутое ребром дверное полотно с такой силой, что петли с треском вывернулись из рамы, тварь упала и откатилась к противоположной стене, дергаясь и скользя в запекшейся крови. Я успел перезарядить ружье и выстрелил в ту часть тела чудовища, которая была мне видна через дверной проем. К моему счастью, весь заряд картечи, все двенадцать кусков свинца, угодили в шею и перебили позвоночник. Тварь издала все то же громкое, но одновременно – какое-то беззвучное шипение, задергалась, но… Позвоночники им тоже необходимы!
Я снова прицелился, уже в верхушку черепа, и опять выстрелил. Картечь проломила голову и выбила содержимое черепной коробки на стену, разбрызгав почти до потолка. Все, кажись. Я судорожно начал вынимать из навесного патронташа толстые патроны двенадцатого калибра и запихивать их в дробовик по одному.
– Что там? – послышалось, причем голосами и Лехи, и Шмеля, но уже просто так, из коридора.
– Хрен его знает, – честно ответил я с глубоким выдохом. – Я такого еще не видел.
За спиной послышался топот, в квартиру ворвался Шмель, с «Сайгой» на изготовку.
– Где? Что?
– Там! – Я показал стволом на мелко дергающуюся, но при этом совсем молчаливую тварь.
– Ни хрена себе… – протянул Шмель, и глаза у него полезли на лоб. – Это что?
– А я знаю? Морф, наверное.
– Морф? – озадачился Мишка. – А по-русски если?
– По-русски это что-то вроде мутанта.
Ответил и медленно пошел в соседнюю комнату, а Шмель направился на лестницу, на свою позицию. И сразу же оттуда послышался его голос: «Куда прешь? Что надо?» Какой-то мужской голос пробормотал что-то, шаги удалились. Я не стал выглядывать, за тыл Шмель ответственный, но спросил, крикнув: «Кто там был?»
– Да еще один сосед, тоже датый, на стрельбу заглянул, – ответил он. – Тут весь дом одни алкаши.
– Понял, – кивнул я и вошел в дверь.
И что же мы имеем? Я медленно придвинулся к лежащей на полу твари, не спуская с нее прицела. Да, неплохо. Как описать? Перво-наперво челюсти. Больше человеческих раза в два по всем параметрам. Пасть набита зубами. Кожа вокруг пасти местами натянута, местами лопнула, похоже, что рост костей происходил почти ураганно. Лоб пониже, видная в расколе черепа лобная кость необычайно толста. Глаза направлены вперед, смотрят из ям. Нос уменьшился, растянулся в стороны, расплылся по всей морде, вывернув ноздри. Шея стала длиннее и очень гибкой, судя по тому, как тварь дважды убирала голову с линии огня. Явно удлинились руки, стали мосластей, с широченными суставами. Пальцы укоротились, а ногти невероятно приросли какими-то роговыми метастазами, охватили пальцы и превратились в неслабые когти. Они были перемазаны запекшейся кровью, тварь рвала свой обед не только зубами, но и когтями.
Ноги странно искривились, у меня появилось впечатление, что в них появился дополнительный сустав. Что-то же дало возможность морфу совершить такой мощный прыжок?
Я достал из кармана мобильный и несколько раз сфотографировал труп в разных видах. Когда закончил, увидел Шмеля, разглядывающего мою «добычу». Тот лишь присвистнул и покачал головой. Мы выбежали из квартиры, захлопнув за собой дверь, спустились вниз.
– Это Витька, они с женой бухали не просыхая, – сказал Мишка по пути. – Каждый день пьянки и драки. Сейчас небось тоже орали, но внимания уже никто не обратил.
Мы выбежали из подъезда, огляделись. На балконе стоял, вертя обеспокоенно головой, мужик лет пятидесяти, лысоватый и краснолицый – Степаныч, Шмель-старший.
– Что там у вас? – крикнул он, заметно нервничая.
– Нормально все, бать! – закричал Шмель. – Витька мертвяком стал, с Леркой вместе. Завалили! Давайте к двери, сейчас за вами пойдем.
В дальнем конце двора через густые кусты пытался продраться мертвяк, и Леха уже неторопливо целился в него. Еще один мертвяк лежал у дальнего угла дома напротив. Раскатисто, как доской о доску, ударил выстрел из «Тигра», мертвяк свалился. Я достал со своего сиденья еще одну радиостанцию с гарнитурой, отдал Шмелю. Проверили связь.
Мишка забросил сумки в свою машину, в багажник, захлопнул дверь.
– Блин, еще бы бате не дать его «Волгу» взять… – вздохнул он. – Не может бросить, говорит, что руками на нее заработал. Она к тебе пройдет?
– Если только на тросу, – пожал я плечами. – А где она, кстати?
– В «ракушке», – указал кивком Шмель на сооружение из рифленого металла неподалеку.
– Ладно, попробуем объяснить как-нибудь, – сказал я. – Пошли, хватит время терять.
Поднялись к квартире уже без приключений, даже из дверей никто не высовывался, хоть телевизор на первом этаже продолжал заходиться криком. Дверь распахнулась, едва мы на площадку вышли. Все стояли в дверях: Степаныч, Валентина Ивановна – шмелевская мать, крепкая тетка к пятидесяти, и Катя, сестра, круглолицая и белобрысая девчонка четырнадцати лет, конопатая, как перепелиное яйцо. Все были нагружены сумками и пакетами, в переноске которых пришлось и мне поучаствовать. Риск, конечно, но зато в одну ходку уложились. Подтащили все к Мишкиному «Патрулю», он начал грузить его, а Степаныч решительным шагом направился к «ракушке».