Эпоха перемен 2
Шрифт:
— Слушай, ну ты хватил: где я и где Питер? — ответил Леонид.
— Это я Саше говорил, — спокойно ответил Жириновский. — У него есть некоторые… хм… возможности.
— Ясно, — повторил я. — Сделаем.
— По деньгам свяжись с Петей, помощником, хорошо?
— Конечно, как обычно, — кивнул я, после чего обратился к Леониду: — Вам когда будет к нам удобно подъехать?
— Это зачем ещё? — насторожился тот.
— Будем стратегию придумывать, — улыбнулся я.
Со встречей Леонид Игоревич сильно затянул. Всё время ссылался на занятость в Думе. В конце концов, мне пришлось
Хорошо, что успели согласовать основные моменты и запустить проект до конца мая.
Потому что в июне у меня случились лагеря. Время, когда на несколько недель мне пришлось выпасть из деловой жизни и какое-то время снова побыть обычным курсантом.
Нас централизовано вывезли в учебный центр, который находился возле Свердловского. Именно там я пришёл в себя во время присяги.
Работать не было никакой возможности: связи нет, ноутбук зарядить негде. В увольнение в город не скатаешься — слишком далеко. Да и не отпускают официально.
Пришлось передать все дела Лике и смириться с этим.
В лагерях мы снова жили в палатках. Мылись холодной водой по раковиной на улице и ходили в туалет типа «сортир», где не было даже перегородок.
Лагеря — это царство «дубовки». Одни военные дисциплины, с практической отработкой. В том числе стрельбы и полевые выходы.
Некоторые вещи были довольно мучительными: например, полевой выход по РХБЗ, когда пришлось километра три бежать в ОЗК. Правда, с небольшими перерывами.
Особенно тяжко было оттого, что кругом было лето: солнышко, зелень, цветочки цветут и пахнут… речка Клязьма блестит… а ты вынужден подыхать в противогазе, мучительно осознавая весь идиотизм происходящего.
«Почему я не подсуетился, чтобы уволиться нафиг из вооружённых сил? В теории можно загреметь в армию — но ведь сейчас-то у меня было достаточно возможностей, чтобы решить эту проблему! Зачем довёл до этого кошмара?» — думал я, тихонько и незаметно сливая пот из противогаза через подбородок. Незаметно, потому что если препод, дикий полковник с «дубовки», увидит это дело, то поставит «незачёт». И нужно будет бежать заново — с «западом» или «востоком».
Вечером, после зачёта, эти мысли как-то отступили. А я понял, что не хочу никуда уходить. Что такая двойная жизнь не даёт мне расслабиться, кинуться во все тяжкие. А ещё это было очень приятно: заново проживать когда-то пережитое, но уже с полным осознанием происходящего, меня его под себя. С желанием взять всё от каждой минуты, в том числе не самой приятной.
Преподаватель по огневой подготовке был весёлым и циничным подполковником, с пышными чёрными усами. Он прошёл Чечню, но каким-то образом умудрился избежать и ПТСР, и деланого осознания собственной важности и героизма, с которым ходили некоторые, гордо выпячивая жёлтые или красные планки ранений.
— А в этом заряде поражающие элементы имеют форму тора. Так они нанесут максимум ущерба мягким тканям, что рассчитано согласно показаниям скорости разлёта. В нашем деле ведь какой главный принцип, а? Всё для человека! — говорил он, разбавляя циничным юмором скучные лекции о различных средствах поражения.
На практическом занятии с огненно-штурмовой полосой командовал он и дикий полковник с РХБЗ.
Перед началом у меня никакого мандража не было. Да, опять беготня в ОЗК, зато, к счастью, совсем не долгая. Всего-то полоса на время — и всё, можно расслабиться. К тому же, норматив такой, что саму полосу можно было спокойно идти пешком. Ну, за исключением тех мест, где надо прыгать, само собой.
Подумаешь: немного напалма, пламени и дыма. С точки зрения требований по физической подготовке полоса не представляла большой сложности.
В таком спокойном состоянии я и побежал.
А накрыло меня в середине моста. Причем так сильно, что я вырубился на какое-то время и рухнул в ров с водой.
Очнулся уже на травке. Надо мной склонился усатый препод. Побледневший, но спокойный. Увидев, что я открыл глаза, он спокойно вздохнул, после чего поднялся и крикнул:
— Отработка эвакуации раненого! Носилки!
Через несколько минут я уже был в санчасти — одноэтажном деревянном строении, расположенном возле офицерской общаги. Меня осматривала врач-майор с немного странной фамилией Вагина. Ударение на первый слог.
Выслушав мои сбивчивые объяснения, она что-то написала в медицинской книжке и назначила мне витамины. Собственно, на этом весь инцидент был исчерпан.
Уже вечером, когда я засыпал в палатке, передо мной снова встала стена огня. Сброс зажигательного снаряда с «Бабы-яги». Мы были в штабе, и я видел, как горел Юрчик, командир разведки…
После того момента произошло столько всего: ядерная война, консолидация, борьба с интервенцией, выход на границы Европы. Принципиально новое оружие, о котором многие слышали и шептались, но которое категорически запрещено упоминать…
Отчаяние последних дней. Новая надежда, путешествие в прошлое.
То, что случилось со мной после мобилизации, должно было быть похоронено под всем этим. Но нет: самый первый момент, когда я сам, лично, на собственной шкуре почувствовал, что такое война — остался в памяти ржавым гвоздём.
И в самый неподходящий момент вылез, шандарахнув по голове запахом горелого мяса и животным страхом.
— Саня, ты чего? — Сеня Шанцев легонько толкнул меня в бок.
Мы спали в ряд на нарах, в составе языковой группы. У нас было просторно: китаистов осталось всего шестеро — Стёпа Внуков не сдал китайский и перевёлся на факультет журналистики, расположенный на «Маяковке».
Теперь вместо него группой командовал Семён.
Я знал, что Снегирёв выбирал межу мной и Шанцевым, мы оба были отличниками, но мне удалось отговориться от такой «чести».
— Да ничего вроде, — ответил я. — А что?
— Ты дрожишь весь… у тебя что, температура?
— Да нет у меня температуры никакой! — возразил я.
— Нет, точно? — с надеждой спросил Женя Скворцов. — Может, сходишь в санчасть, померяешь температуру, а?
— Я там уже был сегодня, — возразил я.
— Блин, и что? Не намеряли? — Женя разочаровано вздохнул. — Жаль, жаль… так бы карантин объявили… в нашей группе хотя бы…