Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы

Гринспен Алан

В 1978 году, выступая с речью о необходимости перемен, Фред не удержался от комментария по поводу бесчисленных пустяковых решений, которые он и его ведомство должны были постоянно принимать: «Может ли оператор авиатакси приобрести пятидесятиместный самолет? Может ли вспомогательный авиаперевозчик транспортировать лошадей из Флориды в северо-восточные штаты? Следует ли разрешить регулярному перевозчику принимать на борт застрявших пассажиров чартерных рейсов и перевозить их по чартерным расценкам на тех местах, которые в противном случае остались бы незанятыми? Может ли перевозчик установить специальный тариф для лыжников и должен ли он в этом случае возвращать им стоимость билета при отсутствии снега? Могут ли сотрудники двух аффилированных авиакомпаний носить одинаковую форму?» После этого перечисления он посмотрел на конгрессменов и сказал: «Стоит

ли удивляться тому, что я каждый день задаю себе вопрос, нужна ли вообще такая работа? Неужели мое призвание именно в этом и состоит?»

Президент Форд начал кампанию по ликвидации уродливых форм государственного регулирования своим выступлением в Чикаго в августе 1975 года. Он пообещал собравшимся в зале предпринимателям «освободить американских бизнесменов от оков» и «отучить федеральное правительство, насколько это будет в моих силах, влезать в ваш бизнес, в вашу жизнь, в ва-ши кошельки». Символично, что эта речь была произнесена именно в Чикаго: доктрину о нежелательности государственного вмешательства в экономику первоначально сформулировал Милтон Фридман и другие приверженцы либеральных идей так называемой «чикагской экономической школы». Они написали массу работ с обоснованием теории о том, что наиболее эффективными механизмами распределения ресурсов общества являются свободные рынки и цены, а не централизованное планирование. Согласно кейнсианской концепции, господствовавшей в Вашингтоне со времен президента Кеннеди, экономикой можно и нужно активно управлять. Чикагские экономисты полагали, что государство должно как можно меньше вмешиваться в экономическую сферу, и считали утопией идею научно обоснованного регулирования. Сейчас, после нескольких лет стагфляции, на фоне свежих воспоминаний о провале попыток установить контроль над зарплатами и ценами политики по обе стороны баррикад готовы были признать, что правительство чересчур увлеклось мелочным регламентированием экономической деятельности. Настало время умерить активность в этой сфере.

Надо заметить, что в этот период левые либералы и правые консерваторы в Вашингтоне проявляли удивительное единодушие s вопросах экономической политики. Вдруг все стали выступать за ограничение инфляции, сокращение бюджетных расходов и дефицита, ослабление режима регулирования и стимулирование инвестиций. Кампания по дерегулированию изначально была нацелена на железнодорожный транспорт, грузовые автоперевозки и авиатранспорт. Несмотря на активное противодействие компаний и профсоюзов, в течение нескольких лет конгресс отменил регулирование во всех трех названных секторах.

Трудно переоценить значимость этой акции президента Форда. Правда, понадобился не один год, чтобы ее плоды стали ощутимыми, например тарифы на грузовые железнодорожные перевозки поначалу практически не изменились. Однако именно дерегулирование подготовило почву для могучей волны созидательного разрушения в 1980-е годы. Раздробление телекоммуникационной компании AT&T и других мастодонтов, зарождение новых отраслей (компьютерные технологии, экспресс-доставка грузов и т.п.), бум слияний и поглощений на Уолл-стрит, масштабная реструктуризация компаний — все эти события стали отличительными признаками эпохи Рейгана. Наконец, как выяснилось впоследствии, дерегулирование значительно повысило гибкость и устойчивость экономики.

Со временем мы очень сблизились с Фордом. Он был твердо убежден в том, что экономическую политику необходимо сделать уравновешенной, вернуть ей утраченное доверие и стабильность. Другими словами, следовало избегать как агрессивного интервенционизма, начавшегося во времена Кеннеди, так и политики непредсказуемых ответных мер, которая породила в нации чувство смятения и неуверенности при президенте Никсоне. Форд хотел умерить политическую активность, добиться постепенного снижения бюджетного дефицита, инфляции и безработицы, чтобы в конечном итоге обеспечить стабильность, сбалансированность и устойчивый рост экономики. Поскольку я полностью разделял такую позицию, возглавляемый мной Экономический совет начал работать спокойно и слаженно. Нам не нужно было постоянно ломать голову над тем, чего в действительности хочет президент, Мы могли разложить проблему на отдельные элементы, продумать сценарии развития событий, а затем сказать: «Этот вопрос мы отработали. Есть ряд вариантов наших действий. Какой из них вы считаете оптимальным: первый, второй, третий или четвертый?» Достаточно было в течение трех-четырех минут обсудить ситуацию, и я четко знал, чего ждет от меня Форд.

Следует

признать, что находиться в гуще политической жизни было довольно приятно. В январе 1976 года я помогал Джиму Линну в подготовке экономического раздела президентского послания о положении в стране. В экономике происходили стремительные перемены, и вплоть до последней минуты в доклад вносились коррективы. Однажды мы допоздна засиделись в Белом доме, занимаясь правкой документа. Это было весьма утомительное занятие, потому что текстовых процессоров тогда еще не существовало. Вдруг Джим сказал: «Хотел бы я знать, что буду чувствовать, когда уйду. Может быть, буду стоять снаружи этого здания, прижавшись лицом к стеклу, и гадать, чем же занимаются эти люди?» Мы рассмеялись. Да, в руках у нас были ножницы, скотч и корректирующая жидкость — мы готовили текст послания о положении в стране.

Помимо прочего, работа в Белом доме позволила мне освежить навыки игры в теннис. В последний раз я брался за ракетку еще в подростковом возрасте, но когда на улице потеплело, а экономический кризис пошел на спад, я стал выходить на теннисный корт Белого дома, чтобы начать все с азов. Корт находился на открытом воздухе и имел одно очень большое преимущество — со всех сторон его окружал непроницаемый забор. Моим партнером был энергетический царь Фрэнк Зарб, который тоже долгое время не играл в теннис. Мы оба были очень довольны тем, что нас никто не видит.

Каждую субботу или воскресенье я ездил в Нью-Йорк — полить цветы в квартире и повидаться с матерью. Эти поездки не были связаны с бизнесом: чтобы не нарушать требование об исключении конфликта интересов, я полностью отстранился от деятельности Townsend-Greenspan и передал свою долю в «слепой траст». Руководство компанией осуществляли мои вице-президенты Кэти Айхофф, Бесс Каплан и Люсиль У, а также бывший вице-президент Джудит Маккей, которая временно вернулась в фирму, чтобы помочь в работе. В компании Townsend-Greenspan мужчины находились в подчинении у женщин, что было не совсем обычно для экономической фирмы (в целом наш штат насчитывал около 25 сотрудников). Я принимал на работу женщин-экономистов вовсе не из соображений равноправия полов. Это было целесообразно с коммерческой точки зрения. Лично я абсолютно одинаково оценивал труд как мужчин, так и женщин, однако другие работодатели придерживались иного мнения, и благодаря этому квалифицированные экономисты женского пола стоили на рынке труда дешевле профессионалов-мужчин. Нанимая на работу женщин, я убивал двух зайцев: приобретал более высококвалифицированного сотрудника за те же деньги и способствовал повышению рыночной стоимости специалистов женского пола.

На выходные я всегда брал с собой какую-нибудь работу из Экономического совета. В течение недели, как правило, я трудился по 10-12 часов в день. У меня сложился четкий режим, которому я старался неукоснительно следовать. Утром, встав пораньше, я принимал горячую ванну. Эта привычка появилась у меня после того, как в 1971 году я повредил спину. Для восстановления врач-ортопед порекомендовал каждое утро не меньше часа проводить в горячей ванне. Мне это очень понравилось. Ванна была идеальным местом для работы. Там я мог читать и писать в абсолютном уединении. Когда мне нужен был шумовой фон, я включал вытяжную вентиляцию. Спина в конечном итоге прошла, но утренняя ванна стала обязательной.

Из дома я выходил около половины восьмого. Моя квартира в комплексе Watergate находилась довольно близко от старого здания Исполнительного управления, и время от времени я ходил на работу пешком. Улицы рядом с Белым домом были намного спокойнее, чем в период правления Никсона, когда часто приходилось пробиваться сквозь толпы манифестантов. Мой распорядок дня был практически таким же, как у любого другого общественного деятеля. В 8.00 начинались рабочие совещания сотрудников Белого дома, а в 8.30 проводились заседания Совета по экономической политике. После этого день шел своим чередом. Обычно я работал до семи вечера, с перерывом на теннис или гольф. Президент периодически приглашал меня на партию в гольф в Burning Tree — загородный клуб в предместье Вашингтона, известный тем, что в него не допускались женщины. Сегодня ни один президент не решился бы на такую дискриминацию, однако в начале 1970-х это мало кого удивляло. Вечерами я отправлялся куда-нибудь поужинать или шел на концерт, где часто сидел в президентской ложе. Время от времени я появлялся на приемах. По-настоящему выходных дней у меня не было, но я не расстраивался по этому поводу. Главное, я занимался делом, которое любил.