Эпоха тумана
Шрифт:
– Вам-то какое дело? – спрашиваю я.
– Мы тут все заодно, – говорит парень, которого я пыталась придушить. – Я – Марк.
Он протягивает мне руку для рукопожатия, кошусь на неё, но решаю не наживать себе врагов раньше времени.
– Лекса, – представляюсь именем сестры, ведь в карточке будет её имя, не моё.
Пожимаю руку Марка и быстро возвращаю конечность себе.
– Вас с той девчонкой поменяли что ли? – спрашивает Марк.
Женщина шикает на него и переводит на меня взгляд карих глаз. В её темных волосах видны белые пряди, она не настолько взрослая, чтобы иметь такое количество седины.
– Может, блондинку утилизировали, а эта из новеньких. Так ведь? – спрашивает она у меня. – Ты новенькая?
– Да.
Женщина кивает и дарит мне взгляд, полный сожаления.
– Я – Тата, расскажу тебе, как тут обстоят дела.
Женщина садится на мою кровать, я не располагаюсь рядом с ней, но вся превращаюсь в слух. Информация будет явно полезной. Я об этой дыре ничего не знаю, а она, видимо, пожила тут достаточно, и из-за того, что она разговаривает со мной, а остальные – нет, можно предположить, что Тата тут кто-то вроде главной, уважаемой или нечто подобное.
– Итак, мы находимся под "защитой", – на последнем слове Тата рисует воздушные кавычки, – правительства. Мы живём здесь, пока нужны им. Этого никто не скрывает. Если ты пошла добровольцем за паствой Барона, то тебя ждет разочарование, всё это миф. Если тебя схватили где-то на улицах мертвых городов, то, возможно, тебе ещё и повезло. Каждый день в восемь утра приходят ученые, они берут у всех анализы, кого-то забирают с собой. Иногда приводят обратно, иногда нет.
– Что происходит с теми, кого не приводят?
– Никто не знает, но мы пару раз слышали об утилизации.
Не самое приятное слово из тех, что я могла бы услышать.
– А куда водят остальных – тех, кого потом все же не утилизируют?
Женщина обводит взглядом толпу, они, черт возьми, никуда не расходятся и разглядывают меня как диковинку, Тата снова смотрит на меня.
– Они тут опыты проводят. Понимаешь? Над людьми, те, у кого нужные им показатели не возвращаются. Тех, у кого обычные, они заражают вирусом. Кого-то в большей степени, кого-то в меньшей. Кто остаётся в строю, а таких немного, снова оказываются здесь. Если ты беременна, то пока тебя трогать не будут. Таких экземпляров они берегут особенно тщательно. Не обольщайся на их хорошее отношение к тебе, всё это показное, у них стоит цель, и они не щадят никого.
– То есть, ясности никакой нет.
– Нет. Но любое неповиновение грозит тем, что тебя уведут и больше не вернут. Или расправятся прямо здесь.
Может, оно и к лучшему. Нет, я обещала Заку выжить и на этот раз сдержу слово.
– Что тут делают мужчины? – спрашиваю я.
Тата хмурится и говорит тихо, так что мне приходится наклониться к ней.
– Они не знают как сюда попали. Говорят, что всегда были здесь. Они даже не знают, что такое кофе, машина, аттракционы, да и вообще о жизни ничего не знают. Как дети.
– Как это?
Тата пожимает плечами.
– Мы думаем, что им стирают память.
– Это же бред.
Тата обводит рукой вокруг себя.
– Всё это чистой воды бред. И мы в нём существуем. Кто-то дольше, кто-то меньше.
И то верно.
Люди начинают шушукаться и быстро, но максимально бесшумно расходятся в стороны, как я понимаю, они останавливаются у своих кроватей с правой стороны. Один у изножья, второй – там, где лежит подушка.
Делаю так же и кошусь на Марка. Он подносит палец к губам и показывает мне тихо.
Выглядываю из-за кровати и вижу целую процессию ученых. Это точно они. Около двадцати мужчин и женщин в идеально отутюженных белых халатах, и столь же белых брюках идут с противоположной стороны. Джери привел меня не оттуда. Бросаю взгляд на дверь, из которой пришла я – эвакуационный выход.
Ученые проходят мимо кроватей, и девушка, идущая первой, называет номера. Громко и четко. Когда процессия минует мою койку, я протяжно выдыхаю. Не отвожу взгляда от своей бирки и чувствую себя клейменной коровой. В общей сложности ученые собирают позади себя двенадцать человек, называют номер тринадцатого, но никто не выходит. Процессия останавливается практически в конце коридора, возле эвакуационного выхода. Девушка с недовольным лицом, снова смотрит в планшет и повторяет.
– Тысяча тридцать семь.
Тишина давит. На мгновение на лице стервы в белом халате появляется мимолетная улыбка. Предвкушение.
– Тысяча тридцать семь!
Кто-то выталкивает парня в проход, он с ужасом смотрит на женщину-ученого. Ему около восемнадцати, может, немногим больше.
– Ещё не время, – шепчет он. – Я обычный.
Девушка медленно идёт к нему, цоканье её каблуков как удары о барабаны смерти.
Тук-тук.
Тук-тук.
Она останавливается возле парня, перехватывает планшет одной рукой, другую отправляет в карман и достаёт оттуда какой-то синий предмет. Пульт? Шокер? Отсюда мне не рассмотреть, я так же не вижу лица девушки, только её идеально ровную осанку и широко разведенные плечи. Парень перед ней садится на колени и складывает руки в мольбе.
– Пожалуйста…
Он продолжает что-то бубнить, но девушка уже не слушает его. Она делает элегантный круг вокруг своей оси и говорит достаточно громко, чтобы услышал каждый в длинном помещении.
– Неповиновение. Мы обсуждали это два дня назад. Вы все знаете, чем это заканчивается, и всё равно противитесь. Ваша жизнь ценна только в пределах этого здания. За ним – вы ничтожество. Не более этого. Мы спасаем вас, кормим, предоставляем кров, и вы отвечаете нам таким хамским поведением?
Парень протягивает руку к девушке. Он такой худой, что его рука, толщиной не больше ноги Доминика.
Девушка наводит синий предмет на голову парня, и она взрывается.
Вскрикиваю и тут же зажимаю рот ладонью.
Бум и всё.
Громкий шлепок, а следом звук падающего тела и ошметков, летящих от него.
Какого хрена?!
Девушка не обращает внимания на мозги, стекающие с её халата, разворачивается и идет дальше. Называет ещё один номер, и говорит, что тот будет заменой испорченного материала.