Эпоха зомби
Шрифт:
Дан приподнялся на локтях:
— А я и не корчу. Просто сон плохой приснился.
— А-а, понятно. — Ашот застегнул штаны, призыв о помощи застал его врасплох. — Не, ну если с этой, — он выразительно посмотрел на Маришу, — спать, то неудивительно, конечно. Если б я рядом с таким крокодилом проснулся, то…
— И не надейся, — отрезала Мариша. — Эротические фантазии с моим участием реализуешь самостоятельно. Сортир в конце вагона.
— Хватит собачиться. — Данила спешно оделся. — Вообще-то тревогу объявили. Вы что, не слышали?
— Тревога, брат? Ты ничего не перепутал? Я не слышал.
— Если б мне говорили такие же комплименты, я бы тоже ничего не слышал, — не удержался от подначки Дан. — «Мой покоритель, мой властелин!»
Но Ашот ничуть не смутился, наоборот — его лицо расплылось в самодовольной улыбке:
— Слышно было, да?
— Как ты пыхтишь, корча из себя паровоз? Нет, что ты! — Мариша рассмеялась. Она уже привела себя в порядок. Только волосы еще не успела стянуть в черный пышный хвост.
— Ну, быстро одеваться, Петрушевич, ты умеешь. Для любовницы — талант отличный. А вот для жены…
Дан нахмурился. Эти пикировки когда-нибудь прекратятся вообще или нет? Ашот и Мариша ведут себя как дети. Они что, не услышали, что им сказано?!
— Эй вы, обратите на меня внимание! Я, Данила Сташев, говорю вам, что по Острогу-на-колесах объявлена тревога! И поезд остановился! Включите мозги уже!
Ашот наморщил лоб:
— Думаешь, зомбаки напали?
— Все может быть. Но могут и не зомбаки.
— В смысле?
Данила шагнул к окну, решетка которого была занавешена брезентом, и выглянул наружу. Оказывается, уже наступило утро. Ну, не то чтобы совсем рассвело, но в общих чертах пейзаж просматривался.
— Мы в Калуге.
— В бандитском остроге?
— А тут других по пути больше нет.
— И тревога?
— Точно.
— Значит, брат?..
— Это значит, Ашотик, — Мариша наконец справилась с волосами, подошла к Дану и выглянула наружу, — что машинист выбрал не самое удачное место для стоянки.
Решетку у ее лица сотряс удар — в стальные прутья, сломав клюв, врезалась ворона и принялась яростно царапать когтями ржавый металл. Мариша отшатнулась, прикрыла лицо ладонями. Зато Ашот, проявив завидную прыткость, выхватил нож и проткнул им слизня на черепе у птицы. Черная тушка рухнула на шпалы.
— Без глаз захотела остаться? — Толстяк вытер кончик лезвия о рукав.
— Спасибо, Ашотик. Ты настоящий друг!
Толстяк с подозрением взглянул на Маришу: шутит или нет?
— Ну-ну… — смутился он.
Она не шутила. По крайней мере, не улыбалась и побледнела.
На крышах вагонов перекрикивались охранники, но огонь не открывали, хотя обычно патронов не жалели. Кстати, гильзами тут не разбрасывались — их тщательно выискивали и собирали. В Москве, в отличие от того же Харькова, налажено производство боеприпасов и отстрелянные гильзы вновь идут в дело. «Как пивные бутылки!» — сказал как-то препод по огневой и рассмеялся. Будущие доставщики недоуменно переглянулись — мол, понял кто, в чем соль шутки? Понятливых не нашлось.
Но это все присказка, а суть заключалась в том, что по Острогу-на-колесах была объявлена тревога и состав замер. В пути зомбаки атаковали поезд постоянно, но ни разу он не притормозил, а тут — остановка! Определенно происходило нечто из ряда вон…
Размышления Дана прервал голос Равиля:
— Все в сборе. Нам здесь нельзя оставаться.
— Почему это? — Ашот послал воздушный поцелуй пышной рыжухе, выглянувшей из-за балдахина. — По-моему, отличное место.
— Калуга пала под натиском зомбаков. Впереди на путях завал. Это засада. Острог-на-колесах долго не продержится.
Мариша сняла АПС с предохранителя:
— Ну, за мою жизнь кое-кому придется дорого заплатить.
Равиль качнул головой, клыки ожерелья на его шее едва слышно звякнули:
— Не надо платить. Мы пойдем в гости к Маркусу.
— К самому Маркусу?! В бронированный вагон?! — удивился Данила.
— Бери выше. — Опираясь на трость, вольник похромал к тамбуру.
— Смотри, командир! — Фаза тронул Гурбана за плечо и указал на заросли у рельсов.
Подлесок этот вдруг ожил: невысокие, тонкие деревья закачались — и вот уже к Острогу-на-колесах помчались толпы людей. Это были бородатые мужчины в камуфляже, сплошь цвет бандитского братства Калуги. Их сопровождали женщины, которые собирались здесь со всех Территорий в надежде поживиться объедками со столов убийц и грабителей. Многие стреляли по самоходному острогу, у иных же закончились патроны. Были и такие, кто просто бежал к составу, подняв руки, — сдаюсь, пожалейте. Но этим Гурбан не доверял бы вдвойне — в Калуге честные не выживали, здесь держались на плаву только те, кто умел ударить ножом в спину.
— Огонь!!! — понеслось над крышами, захрипело в мегафонах.
Тотчас застучали пулеметы. Полетели вниз гранаты, взрываясь и подбрасывая людей, словно надувных кукол. Бутылки с горючей жидкостью разбивались в толпе, пламя облизывало без разбора матерых бандюг и их подруг, сбрасывающих с себя горящие одежды.
Фаза снял автомат с предохранителя, выставил ствол через решетку наружу:
— Командир, чего это калужские на рожон поперли?
Вместо Гурбана ответил Мясник:
— А того, что билетов у них на поезд нет, хотят «зайцами» проехать в Москву. Московские калужских любят особой любовью — за разбой и многие беды. В острог, конечно, никого из них не пустят ни в коем случае, а так, если в вагонах спрятаться, есть шанс прорваться за Стену. Московские «зайцев» потом всех переловят, конечно. Но это все ж лучше, чем зомбакам на прокорм пойти.
— Это уж точно, лучше. — Гурбан задумался. — Раз ты, Мясник, о том знал, что Калуга едва держится, то Равиль и подавно должен быть в курсе. И наверняка у него, тертого калача, есть план на случай, если… Короче говоря, нужно взять старшего проводника. Он приведет к Сташеву и его компании. Уверен, они улизнули уже из четвертого вагона, пацан меня видел… С вещами на выход! Живо! — скомандовал Гурбан и покинул склад точно так же, как в него проник, через отверстие в полу. Только на этот раз ему не пришлось пристегиваться карабинами к тросу — сбрую он снял и вручил Макею. — И не высовываться! Нас и так мало!
По шпалам он пополз в голову поезда, где вовсю разбирала завал рембригада под руководством старшего проводника. Надо отдать этим людям должное — они словно не замечали свиста пуль, и даже раненые продолжали орудовать ломами. Лишь мертвецы — по уважительной причине — бросали работу, остальные носились как угорелые, напрягали мышцы и рвали пупки. Старший проводник надрывался со всеми, хотя ему-то как раз по рангу положено было сидеть в тенечке, покрикивая на нерадивых подчиненных. Но таких тут не было — все трудились на совесть, от них зависела судьба Острога-на-колесах. Драпать некуда, поезд окружен, и кто не разбирает завал, тот стреляет. Ждать пощады от калужских бандюков глупо: нарушив договоренности, они обязательно уничтожат всех свидетелей своего злодеяния.