Эра цепей
Шрифт:
— Ну нет, так нечестно!
Не выдержав, Келеф сдавленно прыснул. Как-то совсем образ этой девушки не вяжется с тем, что ему рассказывала Фрида на корабле. Слишком… Веселой и беззаботной она была, эта Рина Сеотос. Слишком отстраненной от тех ужасов, которые происходили в ее мире. Впрочем, возможно, в этом и заключалась главная привилегия знати любого мира — сидеть в высокой башне, откуда не видно грязи.
— Ну ла-а-адно… — вздохнула она. — Давай уже.
— Зачем вы помогаете простым людям?
—
Сказав это, Рина уставилась на Келефа, словно спрашивая, правильно ли она ответила. Кому-то на месте юноши могло бы показаться, что дело тут в простой глупости, непосредственности и той самой отстраненности от проблем простых людей, но собакоголовый быстро смекнул, что тут все не так-то просто. Быстро отложив эти мысли на полку подальше, он перешел ко второму вопросу:
— Фрида упомянула некую Кайру когда мы прибыли в шпиль. Кто это?
— А, это моя сестра, — бросила Рина, улыбнувшись. — Странная она. Люблю ее — ужас, аж придушила бы. Моя, моя очередь!
Келеф, оглядевшись, понял, что они почти добрались до нижнего города. Архитектура здесь была проще, материалы дешевле, а усеянные ступеньками улицы — уже и круче. Здесь не было украшенных резными балюстрадами переходов, а место их занимали простые, наспех сделанные переходы между шпилями города, на некоторых из которых расположились мелкие лавки с самыми разными товарами.
— Госпожа Рина, мы прибываем. — отрапортовал один из воинов, шедших впереди.
— Спасибо, — мягко ответила она из паланкина. — Вопрос…
Вдруг, взгляд ее резко переменился. Он стал настолько жестким и холодным, что Келеф невольно на мгновение затаил дыхание. Лицо ее покрылось густой тенью, и лишь эти два больших алмаза сверкали из темноты:
— Что ты знаешь об оружии?
Голос был совершенно не похож на нее. Тихий, шипящий, он будто бы принадлежал не Рине Сеотос, радужной и яркой девочке из высокого шпиля, а женщине холодной и расчетливой, способной управлять другими как марионетками. От этих звуков у Келефа по спине пробежался неприятный холодок, в груди сердце пронзила крошечная ледяная игла.
Паланкин плавно опустился на землю, и Келеф, не успев ответить, открыл дверь. К остановившейся процессии у большого здания, снаружи отделанного разноцветной плиткой тут же выбежали пара человек, укутанных с ног до головы в черные, сложно переплетающиеся одежды. Ткань на них была поношенной, а то и прямо-таки вычурно “бедной”, что так и кричало не столько об их социальном статусе, сколько о том, что это, очевидно, были представители местного духовенства. Лица людей были покрыты белым пеплом, а на головах их — высокие головные уборы со свисающими с них черными вуалями, которые, должно быть, полностью закрывали голову, если их опустить.
— Госпожа Сеотос, — низко поклонился самый старый из них, темилец, покрытое пеплом лицо которого было испещрено десятками морщин. — Видно предки разгневались на нас. Столько больных не было уже давно.
— Здравствуй, друг мой, — голос ее вдруг стал тихим, мягким и даже успокаивающим. Она подала старику руку, и тот ее поцеловал. — Ты будешь мне ассистировать? Мне поведали об одной формуле, которая может помочь.
—
Оглядевшись через плечо, Рина улыбнулась Келефу, взглядом поманив его за собой. Пара воинов остались снаружи, встав на страже входа в лечебницу, а остальные последовали за хозяйкой внутрь.
В нос сразу же ударил стойкий, резкий запах благовоний. Внутри было темно, и редкие лучи света, пробивающиеся из крошечных прорезей под потолком, закручивались в голубые спирали дыма, густо витавшего внутри. Само здание было прямоугольным, вытянутым вдаль, и недалеко от входа начиналась сама лечебница — вдоль стен, за тонкими деревянными подпорками, лежали многочисленные больные, вдоль которых медленно шли монахи с небольшими дымящимися чашами в руках. Все они скрывали лица, черная ткань ниспадала с высоких шляп и касалась плечей. Они шептали, зачитывая заклинания на языке, какого Келеф еще никогда не слышал.
Больные были совсем плохи. Многие из них были в бреду, обильно потели, стонали. Их кожа была белой, как снег, и вены яркими синими ветвями проступали на ней. У тех, кто не закрывал глаза виднелись проглядывались кровавые подтеки у век, у многих они засыхали, нарастая густой коркой на ресницах.
Рина прошла в середину зала, под самый яркий столб света. Там, под потолком, виднелся выход небольшой башенки с окнами, через которые пробивались тусклые солнечные лучи. Солдаты встали поодаль, окружая госпожу, и Келеф притаился во мраке рядом с одним из них. Девушка протянула своему спутнику-темильцу свиток, достав его из глубокого рукава, и тот стал быстро пробегаться глазами по начертанным на нем иероглифам.
— Все ясно. Думаю, я смогу взять такой тембр.
— Тогда не будем тянуть.
Опустив вуаль, старик опустился на пол, скрестив под собой ноги и сложив ладони на животе, под диафрагмой. Сопровождавший его монах сел напротив, в руках у него была поющая чаша и специальная резная палочка. Он коротко, звонко ударил по ней, и стал медленно водить палочкой по кругу, создавая пронизывающий до нутра длинный звон. Еще несколько секунд, и старик, подхватив загадочную мелодию, запел. Низкое горловое пение гюке, от которого словно задрожали сами стены храма, заполнило воздух, сотрясая голубоватый дым. Спирали его закружились в сложном танце, распадаясь и сливаясь, и в конце, когда не осталось никаких звуков, кроме заклинания, в ритуал вступила Рина.
Сперва казалось, будто бы она спит стоя. Ее тело стало совершенно неподвижным, глаза закрыты, руки сложены ниже пояса. Под одеждой два катетера, вонзенные в худые, бледные руки впрыскивали в кровоток золотое зелье миама.
Вдруг, она начала подниматься. Все выше и выше над полом, оставляя длинный подол платья колыхаться в воздухе. Она медленно развела руки в стороны, те стали удлиняться, подчиняясь золотому яду. Пальцы, хрупкие и никогда не касавшиеся рабочего инструмента, стали расти, мало напоминая человеческие руки. Взглянув вниз, Келеф увидел: она не левитировала над полом, это удлинялись ее ноги, все ее тело увеличивалось, искажалось, превращалось в ужасающую пародию на человека, пока творилось колдовство. В такие минуты, сотворяя столь сложное заклинание, она не могла сдерживать текущий в ее венах миам, не могла сопротивляться тому, как он менял ее тело, но это было неважно.