Эра Милосердия
Шрифт:
Она забрала у Эры анкеты и, складывая по нескольку штук, принялась рвать их на мелкие кусочки, бросая в мусорную корзину.
– Я так хотела вас расшевелить! Ваша прежняя учительница - она ведь была немножко ретроград, верно?
Эра вспомнила Лину Сергеевну, грузную, с тихим голосом и вечно перевязанными эластичными бинтами больными ногами, - она очень печалилась, что пришлось оставлять их, не доучив до выпуска. Правда, последний год Лина Сергеевна чуть ли не через месяц уходила на больничный. Слово "ретроград" как-то не слишком ей подходило.
–
– Вы писали по плану. А мне бы хотелось - от души.
Маргарита Викторовна в ожидании поглядела на Эру.
– Я понимаю, - выдавила Эра.
– Знаешь, в тот день, когда вы писали сочинение, помнишь, мне не хотелось сбивать вас ни рапортом дежурного, ни какими-то ненужными фразами, у меня даже настроение было совершенно особенное! И так оплевать все, так поломать... Это я об этом, как его... Даже имя его неприятно произносить.
– Вы знаете, он не совсем... то есть он совсем не такой.
– Он смазливый мальчик, вот в чем дело, - испытывающе глянув на Эру, проговорила Маргарита Викторовна.
– Но ты вглядись в его глаза: в них ничего нет. Торричеллиева пустота! Абсолютная. Да что ты стоишь передо мной навытяжку? Бери стул.
– Спасибо.
– Эра пододвинула к себе стул.
– И эта анкета... Она наводит на очень непростые мысли. Неужели молодость дается человеку лишь затем, чтобы прыгать козлом в дискотеке? Бр-р-р! Оторопь берет. Никаких интеллектуальных претензий. Лень, сибаритство, безразличие. Девиз: "Все и всё для меня, я же для других ничего!" Вот образ, который вырисовался у меня из ваших анкет. За очень небольшими исключениями.
– Но ведь каждый... все такие разные...
– К сожалению, гораздо более одинаковые, чем тебе кажется. Наше поколение было не таким. Более динамичным, подвижным, любопытным. Более общественным, если хочешь. Мы собирались не для того, чтобы балдеть в дискотеке, а чтобы дискутировать. Искать какие-то собственные, нетипичные подходы к жизни. Мы были философами! Да, да, не улыбайся.
– Все?
– спросила Эра.
– Все подряд философы?
– Да нет, был, конечно, балласт. Вроде этого... Мурашова.
– Маргарита Викторовна выговорила эту фамилию с брезгливостью и даже рукой тряхнула, точно сбрасывая какую-то налипшую гадость.
– Один пошел в мясники, носит перстень с бриллиантом, ворует, естественно, напропалую, другой спился, третий вообще из тюряги не вылазит. Я, когда их встречаю, перехожу на другую сторону.
– И все-таки... Он совсем не такой.
– Кто?
– Игорь. Мурашов.
– Должна тебя огорчить. Он именно "такой". Это его бунтарство - за ним ведь ничего не стоит. Да это и не бунтарство, собственно говоря, это хамство. Раздутая до невероятных пределов, ни на чем не основанная амбиция. Душевная тупость! Нравственная ограниченность! Хамство в квадрате!!
Учительница, разговаривавшая до сих пор по телефону, прикрыла рукой трубку, удивленно глядя на Маргариту Викторовну. Лицо у Маргариты Викторовны пошло красными пятнами, она схватила с подоконника стакан и стала пить воду, звякая зубами о край стекла. Наверное, не стоило говорить сейчас о Мурашове, и все же, глядя в сторону, Эра сказала:
– У него отец пьет. Даже не пьет, а самый настоящий алкаш. Страшно смотреть, я как-то видела его один раз.
– Ну... печально, однако в таких семьях вырастают и вполне порядочные дети, а тут...
– Это не семья. Они вдвоем. Отец с матерью в разводе, мама с младшей дочкой в другом городе, там, где они раньше жили. А Игорь специально с ним остался. Они сюда приехали, чтобы начать новую жизнь. И ничего не получилось...
– Эра, милая, ты вдумчивый, серьезный человек. Но в данном случае вымышленный образ заслоняет для тебя настоящий. Нужно уметь отличать настоящее от фальши!
– Он не фальшивый. Он искренний. Каждый человек... почти каждый кем-то представляется, а он - нет. Я, например, тоже представляюсь. У нас всего одна пластинка Армстронга, в анкете я написала, что люблю классический джаз, а это неправда. Я его не люблю просто потому, что ничего, кроме Армстронга, не слышала. Однажды один наш с тетей друг рассказывал о классическом джазе, о Новом Орлеане, негритянских оркестрах - вот я и решила... блеснуть эрудицией.
– Что ж, эрудиция - тоже неплохо.
– В общем, почти все врали. Каждый в меру своих сил.
Маргарита Викторовна улыбнулась.
– При анализе анкет это непременно учитывается. Но подряд врать невозможно, время от времени человек обязательно проговаривается. То есть анкеты с таким умыслом и составляются - чтобы анкетируемый проговорился.
– Но ведь это, наверное, очень трудно - так составлять анкету?
Прозвенел звонок с урока, и Маргарита Викторовна удивленно посмотрела на часы, а потом встала и подошла к висевшему на стене зеркалу, всматриваясь в свое лицо.
– Да нет, в общем, это несложно, - рассеянно проговорила она, вытирая носовым платком в уголках глаз.
– Я пойду, - сказала Эра.
– До свидания.
– Будь здорова, - кивнула Маргарита Викторовна.
– Готовься, я давно тебя не спрашивала.
Она выглядела вполне успокоившейся. Возле двери Эра остановилась, пропуская возвращавшихся с урока учителей, и обернулась. Маргарита Викторовна тоже посмотрела на нее, улыбаясь, и помахала ей рукой.
Эра пошла мимо буфета, чтобы что-нибудь перехватить, но буфет был закрыт. На окне сидела Полынова и доедала пирожное.
– Недавно закрыли, - сообщила она, качая ногой.
– Санитарный час. Ты чего не идешь домой?
– Да так. А ты?
– Проблемы, проблемы, - туманно проговорила Полынова.
– Человечка одного ждала.
Она облизала с пальцев сладкие крошки и спрыгнула с окна.
– Ладно, пошли.
– А человек?
– Наверное, другой дорогой пошел.
– А проблемы?
– Проблемы остаются. Дело в том, - проговорила Полынова со вздохом, что одной тяжело и скучно. А главное - неинтересно.