Эра надежд
Шрифт:
Секретарь получил распоряжения и вышел, а Людовик ненадолго вернулся мыслями к своему решению, во исполнение которого и пришлось написать письмо.
Король сильно подозревал, что это решение было гениальным, ибо не зря, разумеется, его еще при рождении нарекли Людовиком Богоданным.
Вне всякого сомнения, он был прав, с самого начала не желая иметь никаких личных дел с еретиками-австралийцами. Которые не перестали ими быть, даже ухитрившись каким-то образом втереться в доверие к недавно почившему папе Иннокентию Четырнадцатому. Так что все сношения с заокеанской державой происходили через третьих лиц не самого высокого происхождения и поэтому нисколько не задевали королевской чести. Однако сейчас на театре военных действий сложилась такая обстановка, что подобный образ действий мог оказаться недостаточным. Кроме того, во Франции очередной финансовый кризис, а у Филиппа Анжуйского, ныне испанского короля
Франция по-прежнему обойдется без прямых контактов с австралийцами. Ибо их герцог, несмотря на вроде бы благородное происхождение, есть невежа и хам, даже переписываться с которым он, Людовик, совершенно не желает. Но его внук Филипп может этого и не понимать в силу молодости и связанной с нею некоторой наивности. В отличие от деда, который, во-первых, был отмечен свыше уже при рождении, а во-вторых, дополнил врожденную государственную мудрость полувековым опытом блестящего управления величайшей державой мира. Так что не будет ничего удивительного или зазорного, если молодой человек, которому нет еще и двадцати трех лет, обратится к герцогу Алексу с письмом, содержащим искреннюю благодарность за участие того в судьбе его предшественника, Карлоса, и за неоднократно высказанное мнение о том, что наследовать испанскую корону должен именно Филипп. Потом, естественно, он посочувствует герцогу, у которого имеется всего одна крайне неудобная база в Европе, то есть архипелаг Силли. И, движимый юношеской горячностью, предложит арендовать у Испании самый маленький из Балеарских островов – Форментеру. На условиях предоставления кредита с двадцатилетней рассрочкой, обеспечением которого и станет право на этот остров.
Людовик удовлетворенно улыбнулся. Все в этой истории будут считать себя в выигрыше! Австралийцы – от приобретения территории под еще одну базу. Филипп получит кредит, а потом сможет как-то поучаствовать в распределении сумм, которые герцог Алекс наверняка выделит на переселение жителей Форментеры. И никто не догадается, что больше всего выиграет он, «король-солнце»!
Испания, получив деньги, сможет более активно участвовать в войне, которая сейчас замерла в положении неустойчивого равновесия. Чуть толкни – и оно сместится в любую сторону. В данном случае – в сторону поражения Австрии, Англии и примкнувшей к ним Голландии.
Разумеется, Испания при этом наверняка потеряет один из своих островов, ибо совершенно ясно, что расплатиться по кредиту будет выше ее возможностей. И пусть теряет, ничего плохого для Франции в этом нет. Да, сейчас Филипп беспрекословно выполняет все указания своего великого деда, так что в настоящее время Испанию можно считать фактически еще одной французской провинцией. Однако ведь и он, Людовик Богоданный, тоже смертен! И надо смотреть правде в лицо – его наследники будут всего лишь обычными людьми, хоть и королевской крови, но не отмеченными всеми признаками бесспорного величия. Тогда Испания сможет доставить Франции какое-то количество неприятностей. Но они получатся тем меньше, чем слабее к тому времени станет эта страна.
Впрочем, грядущая продажа – ибо на самом деле это не будет ничем другим – острова Форментера Австралии имела и еще один аспект, о коем Людовик в глубине души догадывался, но запрещал себе хоть сколько-нибудь серьезно размышлять на данную тему. Ведь если Франция проиграет эту войну, делить Испанию будут уже Вильгельм с Леопольдом. Так пусть в таком случае между ними окажется герцог Алекс! За которым стоит вся впечатляющая военная мощь его далекой империи. Вот уж он своего точно не упустит, а при случае не откажется и урвать плохо лежащее чужое.
В отличие от своего французского коллеги английский король пребывал в сомнениях. Он тоже чувствовал, что ход войны может изменить любая малость, но ему не хотелось, чтобы эта самая малость потом обернулась нешуточными проблемами для него лично и для Англии в целом. Тут Вильгельм улыбнулся своим мыслям. Назвать «малостью» этого откормленного борова, Джона Черчилля? Хотя можно и так – если, например, сравнить его с австралийским императором.
Сей достойный муж получил титул графа Мальборо за деяние, которое при желании вполне можно было назвать предательством. Почувствовав, что трон под его сюзереном, Яковом Вторым, зашатался, он во главе группы офицеров без особых раздумий перебежал на сторону недавно высадившегося в Англии Вильгельма. Может, это и не было решающим фактором в победе так называемой «славной революции», по результатам которой трон занял он, Вильгельм Третий Оранский, но свою роль, безусловно, сыграло.
Однако
Сейчас граф Мальборо командовал английскими войсками во Фландрии, причем весьма успешно. Многие считали, что как полководец он превосходит даже самого Евгения Савойского. И Вильгельм раздумывал – как, назначив его сейчас главнокомандующим всеми английскими войсками, после победы в войне быстро и без эксцессов задвинуть слишком уж честолюбивого Джона Мальборо в такую тень, откуда он точно не будет представлять никакой опасности.
Пожалуй, вот тут-то и пригодится Годольфин, решил король. Лорд основательно погрел руки сначала на австралийском займе, а потом на закупках вооружений у того же герцога Алекса. Причем, что интересно, герцог сам рассказал об этом, добавив, что по-австралийски подобные фокусы называются «откат», а полагается за них веревка, вне зависимости от наличия или отсутствия смягчающих обстоятельств. Вильгельм, конечно, тогда ответил, что в Англии с гораздо большим уважением относятся к человеческой жизни, поэтому говорить о вине можно только при наличии доказанного преступного умысла, но сделал заметку в памяти. И вот, кажется, скоро она может пригодиться. Потому как граф Мальборо не только отличался несколько избыточным честолюбием, но и хоть сколько-нибудь заметным бескорыстием тоже никогда не страдал. То есть греб под себя, даже мельком не задумываясь о чувстве меры. Интересно, где это он успел перебежать дорогу герцогу Алексу? Ведь тот сразу отнесся к графу довольно неприязненно, хотя поначалу даже не запомнил имя и ошибочно назвал Черчилля Уинстоном. Да и потом мнения своего явно не менял. Но все, что ни делается, к лучшему – надо только понять, как его правильно использовать. И значит, после войны обязательно вскроются неприглядные финансовые махинации главнокомандующего, из-за чего к названию его должности сразу прибавится слово «бывший». Если же он вздумает как-то выразить свое недовольство, то с удивлением узнает, что он, оказывается, в войну осуществлял тайные операции в пользу Франции. И никакой неправды тут не будет, ибо только на поставках дирижаблей во Францию Годольфин, занявшись посредничеством, положил в карман около пятидесяти тысяч фунтов. А после ареста он обязательно расскажет, как делился со своим давним приятелем. Ну а пока следует подписать указ о назначении графа Мальборо главнокомандующим всеми английскими войсками на континенте, и пусть он одерживает чем дальше, тем более впечатляющие победы.
Король Испании Филипп Пятый отложил только что прочитанное письмо и задумался. Его уже перестал коробить бесцеремонный тон Людовика, обращавшегося с ним не как с равным себе, королем не самой маленькой в Европе державы, а свысока. В конце концов, главное – что именно ему предлагают сделать, а вовсе не какими словами это описано. И тут король почувствовал, что в нем начинает пробуждаться надежда. Сколько всякого говорили про этого австралийца, герцога Алекса! Но одно сомнений не вызывает – он выдающийся врач. Карлоса Второго привезли в Рим при смерти и при этом считали, что он только чудом не умер по дороге. А уже через четыре дня бывший умирающий бодро раскатывал на кресле с колесиками! И умер только через два года, да и то наверняка потому, что в тот момент герцог был в своей Австралии и ничем не мог помочь. Но вступать в сношения с ним по своей инициативе, рискуя навлечь на себя нешуточный гнев Людовика? На это Филипп решиться не мог, несмотря на просьбы своей молодой жены.
Да, но теперь-то французский король не то что разрешает, а просто требует обратиться с просьбой к герцогу! По поводу кредита и какого-то острова в Балеарском архипелаге. У кого бы спросить, где они находятся, что собой представляют? И остров, и весь архипелаг.
Впрочем, черт с ними со всеми – островом, архипелагом и даже кредитами. Его, Филиппа, дело предложить, а там пусть выйдет как выйдет. Но ведь под предлогом переговоров на эту тему можно будет попросить герцога как-то помочь жене, ее величеству королеве. Бедная Мария Луиза Габриэла! За что, за чьи грехи уже второй их ребенок умирает во младенчестве? И в силах ли этот таинственный герцог переломить ситуацию?