Эрагон.Наследие
Шрифт:
Эрагон понял, что встать на ноги он не успеет, а в таком положении вытаскивать Брисингр и замахиваться им было неудобно. Он уже приготовился произнести заклинание, но не успел: голова Сапфиры выдвинулась вперед, мимо него, и дракониха, схватив улитку поперек туловища, сдавила ее своими мощными челюстями. Хрустнула раковина, жуткая тварь издала слабый дрожащий писк, а Сапфира одним движением гибкой шеи подбросила улитку в воздух, открыла пасть пошире и проглотила ее целиком, два раза тряхнув при этом головой, точно малиновка, пожирающая земляного червяка.
Чуть дальше по склону холма Эрагон заметил еще четырех гигантских улиток. Одна из них спряталась в раковину, остальные спешили удрать подальше, скользя на своих брюшках, обрамленных бахромой, точно юбка.
— Вон там! — заорал Эрагон.
Сапфира прыгнула вперед, на мгновение оторвавшись от земли и приземлившись на все четыре лапы. Недолго думая она цапнула первую улитку, потом вторую и третью. Четвертую, ту, что пряталась в своем «домике», Сапфира есть не стала; откинув голову назад, она окатила ее потоком своего желто-голубого пламени, так что вокруг на несколько сотен футов стало светло, как днем.
Сапфира еще разок полила огнем гигантскую улитку, потом подняла ее, дымящуюся, исходящую паром, зубами так нежно, как кошка-мать берет за шиворот своего котенка, и бросила ее к ногам Эрагона. Он смотрел на опаленную огнем тварь с отвращением, зато теперь улитка уж точно выглядела мертвой.
«Вот, теперь и ты можешь как следует позавтракать», — сказала Сапфира, явно довольная собой.
Эрагон посмотрел на нее и расхохотался; он даже пополам согнулся от смеха, упираясь руками в колени и хватая ртом воздух.
«Что тут такого смешного?» — спросила дракониха и понюхала обуглившуюся раковину.
«Действительно, Эрагон, почему ты смеешься?» — поинтересовался Глаэдр.
Но Эрагон только головой потряс, продолжая хохотать. Потом с трудом выговорил:
«Потому что… — и перешел на мысленное общение с драконами, — потому что… улитка и яичница! — И он снова принялся хихикать, чувствуя себя полным дураком. — А улитка прилипает… Голоден? Съешь ножку! Устал? Подкрепись глазным яблоком! Да кому нужен ваш мед, если есть прекрасная слизь?! Я мог бы поставить эти ножки в вазу, как букет, и они бы…»
Его разбирал такой смех, что он не мог продолжать и упал на колени, задыхаясь и вытирая слезы.
Сапфира раскрыла пасть, изобразив улыбку, хотя и весьма зубастую; в горле у нее что-то заклокотало, и она сказала:
«Ты норой ведешь себя очень странно, Эрагон. — Она явно не сердилась — похоже, он заразил ее своим весельем. Она снова понюхала раковину и заметила. — А что, неплохо было бы сейчас выпить немного того медового напитка, который варят гномы!»
«Ну, по крайней мере, ты хоть сыта теперь?» — спросил у нее Эрагон.
«Не совсем. Такого количества мне маловато, чтобы в обратный путь пускаться».
Наконец перестав смеяться, Эрагон ткнул улитку концом сапога:
«Наверное, слишком много времени прошло с тех пор, как на Врёнгарде были драконы, и эта улитка, должно бьггь, просто не поняла, кто ты такая. А ведь она явно собиралась меня слопать… Вот ведь жалкая смерть — попасть в пасть к улитке!»
«Зато какая запоминающаяся!» — сказала Сапфира.
«Это точно!» — Эрагон почувствовал, что к нему опять возвращается веселое настроение.
«А что я говорил вам насчет первого правила охоты, детеныши?» — спросил Глаэдр.
И Эрагон с Сапфирой хором ответили:
«Не преследуй свою добычу, пока не убедишься, что это добыча».
«Вот именно!» — сказал Глаэдр.
«Прыгающие личинки, птицы-тени, гигантские улитки… — начал перечислять Эрагон. — Неужели заклятия, произнесенные во время сражения, могли создать такое?»
«Всадники, драконы и Проклятые во время боя высвободили огромное количество магической энергии, и большая ее часть была, разумеется, связана тем или иным заклятием. Но какая-то часть вообще ничем связана не была. Те, кто прожил достаточно долго, рассказывали, что вскоре после этого сражения мир вокруг словно сошел с ума. Ничему из того, что они видели или слышали, верить было нельзя. Какая-то часть той энергии поселилась в душах и телах предков тех личинок и птиц, которых ты видел сегодня, и со временем полностью их изменила. Но ты зря включил в этот перечень и улиток. Сналгли — это имя, под которым они были известны всегда, — с давних времен жили на острове Врёнгард и были нашей — я имею в виду Драконов — излюбленной пищей. И причина этого, не сомневаюсь, уже ясна Сапфире».
Сапфира что-то ласково пропела в ответ и облизнулась.
«Кстати, — продолжал Глаэдр, — не только плоть их мягка и вкусна, но и раковины весьма полезны для нашего пищеварения».
«Но если это самые обычные животные, то почему же мои магические стражи их не остановили? — спросил Эрагон. — По крайней мере, я должен был бы хоть предупреждение о приближающейся опасности получить».
«А это, — ответил Глаэдр, — как раз и есть, скорее всего, последствие того сражения. Магия не участвовала в создании сналгли, но это вовсе не значит, что она не повлияла и на них, когда исказила здесь все. И нам, пожалуй, не следует задерживаться здесь. Чем раньше мы отсюда уберемся, тем лучше. Иначе еще кто-нибудь неведомый вздумает попробовать, хороши ли Эрагон или Сапфира на вкус».
С помощью Сапфиры Эрагон расколол обожженную раковину улитки и при свете красноватого волшебного огонька извлек ее бескостную тушку, что оказалось мало приятным занятием, и в итоге он по локоть выпачкался липкой слизью. Затем Эрагон попросил Сапфиру раздуть угли и закопал мясо улитки под них.
Сапфира вновь свернулась клубком на траве и уснула. Эрагон перенес свои одеяла, спальный мешок и ту сумку, где хранилось сердце сердец Глаэдра, поближе к Сапфире, под ее крыло, и в этом теплом уголке он провел остаток ночи, думая, время от времени засыпая, просыпаясь и снова начиная думать.
Следующий день был таким же серым и мрачным, как предыдущий. Склоны гор и холмы слегка припорошило снежком, в воздухе висела холодная сырость. Все это наводило Эрагона на мысли о том, что снег наверняка вскоре пойдет снова.
Сапфира настолько устала, что даже не пошевелилась, пока солнце не поднялось над вершинами гор. Эрагон горел нетерпением, но дал ей выспаться. Куда важнее было, чтобы она пришла в себя после перелета на Врёнгард, чем выйти в путь как можно раньше.