Эрагон.Наследие
Шрифт:
Эрагон еле узнал Илейн, таким измученным было ее осунувшееся лицо; под блуждающими, неспособными сосредоточиться на чем-то одном глазами пролегли темные тени, а из уголков глаз тянулись две дорожки слез, которые, скатываясь, исчезали в ее густых спутанных волосах. Время от времени она приоткрывала рот, и оттуда вместе с негромкими стонами доносились какие-то невнятные слова. Все простыни под нею были в крови.
Ни Хорст, ни Гертруда не замечали Эрагона, пока он не подошел к ним вплотную. Эрагон, разумеется, сильно вырос с тех пор, как покинул Карвахолл, и все же Хорст оказался по-прежнему выше его по крайней мере на голову. Оба изумленно посмотрели на юношу, и в потухших глазах кузнеца блеснула искра надежды.
— Эрагон! — Он хлопнул Эрагона по плечу своей тяжелой рукой, обнял его и даже слегка к нему прислонился, словно после всех этих событий не в силах был стоять на ногах. — Ты слышал? — Это был даже не совсем вопрос, так что Эрагон просто кивнул. Хорст метнул на Гертруду острый, пронзительный взгляд, и его огромная борода лопатой заходила из стороны в сторону, так сильно он стискивал челюсти, пытаясь сдержаться. Потом, облизнув губы, спросил: — А ты не мог бы… не мог бы что-нибудь сделать для нее?
— Я попробую, — сказал Эрагон. — Может, и получится.
Он вытянул перед собой руки. Гертруда после минутного колебания положила ему на руки теплый сверток и отступила назад; лицо у нее было встревоженное и обиженное.
В складках простыни Эрагон разглядел крошечное морщинистое личико девочки. Кожа у нее была тёмно-красная, припухшие глазки закрыты, и казалось, что она строит неприятные гримасы, словно сердится на тех, кто только что так плохо с нею обошелся. Эрагон решил, что ей действительно есть на что сердиться. На крошечном личике от левой ноздри до середины верхней губы зиял глубокий провал, в котором виднелся крошечный розовый язычок, похожий на влажную улитку; язычок слегка шевелился.
— Пожалуйста, — взмолился Хорст, — если только возможно, попытайся…
Эрагон поморщился, потому что женщины у стены взвыли как-то особенно пронзительно, и сказал:
— Я не могу здесь работать!
Он уже повернулся, чтобы вместе с новорожденной выйти из палатки, когда за спиной у него послышался голос Гертруды:
— Я пойду с тобой. Кто-то из женщин, умеющих обращаться с новорожденными, должен быть при девочке.
Эрагону вовсе не хотелось, чтобы Гертруда суетилась возле него, пока он будет пытаться составить исцеляющее заклятие, и он уже готов был сказать ей об этом, но вспомнил, что Арья говорила ему насчет подменышей. Ладно, пусть кто-то из жителей Карвахолла — а Гертруде многие в деревне доверяют — будет свидетелем тех перемен, которые произойдут в облике девочки, чтобы впоследствии подтвердить, что это тот же самый ребенок.
— Как хочешь, — бросил он Гертруде, подавив желание отправить ее обратно.
Малышка завозилась у него на руках и жалобно заплакала. Стоявшие по ту сторону дороги жители деревни указывали на них пальцами, а Олбрих и Балдор уже направились к Эрагону, но он покачал головой, и братья послушно замерли на месте, беспомощно глядя ему вслед.
Арья и Гертруда шли по обе стороны от него, и все то время, пока они добирались до его палатки, земля под ними дрожала от поступи тащившейся следом Сапфиры. Вардены спешно расступались, пропуская эту странную процессию. Эрагон очень старался идти плавно, чтобы не тревожить девочку. От нее исходил сильный мускусный запах, похожий на запах лесной земли в теплый летний день.
Возле своей палатки Эрагон увидел Эльву. Девочка-ведьма не пряталась и стояла в проходе между двумя рядами палаток с торжественно-строгим выражением лица; огромные ярко-синие глаза ее так и сияли. На ней было мрачноватое платье черно-пурпурных оттенков, голова прикрыта длинным кружевным шарфом, но на лбу был отчетливо виден тот серебристый знак в форме звезды, который так походил на его, Эрагона, гёдвей игнасия.
Эльва не сказала ему ни слова, не сделала ни малейшей попытки остановить его или хотя бы замедлить его ход. И тем не менее Эрагон понял ее предупреждение, ибо уже одно ее присутствие всегда служило ему упреком. Лишь однажды он попытался изменить судьбу младенца к лучшему, и последствия этого оказались поистине ужасны. И теперь ему ни в коем случае нельзя было снова совершить подобную ошибку, и не только из-за того, какие это принесет беды новорожденной девочке, но и потому, что тогда Эльва наверняка станет его заклятым врагом. А Эрагон, несмотря на все свое могущество, боялся Эльвы. Ее способность заглядывать в глубины человеческих душ и узнавать все то, что этих людей тревожит и причиняет им боль, а также предвидеть их будущие несчастья и знать их причины — все это делало ее, девочку-ведьму, одним из самых опасных существ в Алагейзии.
«Что бы ни случилось, — думал Эрагон, — я не хочу вредить этой девочке, я хочу дать ей шанс выжить».
И он ощутил новый прилив решимости, надеясь, что сумеет помочь малышке прожить хорошую жизнь, хотя обстоятельства ее рождения уже отказали ей в этом.
10. Колыбельная
Слабый свет закатного солнца просачивался в палатку, и в этом свете все казалось каким-то серым, словно было высечено из гранита. Своим эльфийским зрением Эрагон довольно легко различал очертания любого предмета, но он знал, что старой Гертруде это не под силу, и ради нее произнес короткое заклинание: «Найна хвитр ун бёллр», что означало: «Маленький светящийся шар, возникни!», и над головой у них тут же повис волшебный огонек. Исходивший от него белый свет не давал ни малейшего жара, но в комнате стало достаточно светло, словно там зажгли фонарь. Но, произнося это заклинание, Эрагон воздержался от слова «брисингр», чтобы заодно не воспламенился и его магический клинок.
Услышав, что шедшая следом за ним Гертруда остановилась и замерла, он оглянулся и увидел, что она не сводит глаз с волшебного огонька, испуганно прижимая к себе сумку, которую принесла с собой. Знакомое лицо старой целительницы напомнило Эрагону о доме, о Карвахолле, и душу его вдруг охватила неожиданно сильная тоска по родным местам.
Гертруда медленно отвела глаза от магического шара и внимательно на него посмотрела.
— До чего же сильно ты переменился, мальчик! — сказала она. — Хотя нет, я не права: тот мальчик, над которым я когда-то ночи напролет просиживала, пока он с лихорадкой сражался, давным-давно исчез.
— И все-таки ты меня хорошо знаешь! — откликнулся Эрагон.
— Да нет, по-моему, я совсем тебя не узнаю.
Слова целительницы как-то странно встревожили Эрагона, но сейчас было не время думать об этом, и он постарался выбросить эти мысли из головы. Подойдя к своей лежанке. он нежно и аккуратно положил крошечную девочку на одеяло, обращаясь с ней, как со стеклянной, а она вдруг помахала в воздухе сжатым кулачком — точно погрозила ему. Он улыбнулся и коснулся ее ручонки кончиком указательного пальца. Девочка что-то тихонько пискнула и затихла.
— Что ты собираешься делать? — спросила Гертруда, усевшись в стороне, на единственную табуретку. — Как ты думаешь ее лечить?
— Я пока еще и сам толком не знаю…
Только тут Эрагон заметил, что Арья вместе с ними в палатку не зашла. Он окликнул ее, и она не сразу, но ответила откуда-то из-за войлочной стенки палатки; голос ее звучал несколько приглушенно.
— Я здесь, — сказала она. — И буду ждать. Если я вдруг тебе понадоблюсь, ты только подумай, и я сразу же приду.
Эрагон слегка нахмурился. Он-то рассчитывал, что Арья все время будет рядом, под рукой, и вмешается, если он чего-то не будет знать или совершит какую-то ошибку.