Еретическое путешествие к точке невозврата
Шрифт:
Такие люди время от времени появляются в любых странах во все времена, но обычно их полагают блаженными и либо убивают, либо просто не обращают на них внимания. А тут вышло наоборот. Дударь говорил так, что послушать его проповеди приходили со всей Франконии. Вюрцбургский епископ спохватился, но слишком поздно, проповеди Ганса Дударя слышали многие, недопустимо многие, я бы сказал. Конечно, пастуха схватили, пытали и сожгли на костре как еретика, но вот с его проповедями уже ничего нельзя было сделать, их шёпотом пересказывали и даже печатали тайком, печатают и до сих пор. А про «Заговор Башмака», осмелюсь спросить, господин барон тоже не слышал?
– Скажи-ка мне, любезный Иегуда, – прищурился Вольфгер, – а может, ты никакой не купец, а хитрый прознатчик?
– Ой-ой-ой! – закатил глаза купец и рассмеялся. – Ну какой из бедного купца прознатчик? Ваша милость мне льстит. Впрочем, вы правы. Старый Иегуда – прознатчик, только совсем чуть-чуть. Я ведь купец, а не приказчик. Чем рискует приказчик? Да ничем. А я, отправляясь в очередную поездку, рискую не только деньгами и товаром, но и своей головой. Так что…
– Ты говорил о каком-то «Башмаке», – напомнил Вольфгер.
– Воистину удивительно, что вы не слышали о нём, потому что «Заговор Башмака», как блуждающий нарыв, уже давно набухает то в одном курфюршестве, то в другом. Стоптанный крестьянский башмак – символ тайного общества, готовящего бунт против господ. Правда, ещё ни разу бунт не удавался – иногда заговорщиков выдавали предатели, а иногда крестьяне не могли сойтись друг с другом и кто-то переходил на сторону властей. Каждый раз дело кончалось пытками, кострами и казнями, и господа думали, что с «Башмаком» покончено навсегда, но он возникал снова и снова. Во многих вещах ваши князья наивны, как дети, простите меня, господин барон, за дерзкие слова.
– Не извиняйся, – поморщился Вольфгер, – здесь нет посторонних ушей, говори, как привык. А то, что наш император не блещет умом, я знаю и без тебя, чего ещё ждать от сына Хуаны Безумной? [14]
– Благодарю вас, господин барон, – кивнул Иегуда бен Цви, – в таком случае, я продолжу. – Он заглянул на дно бокала и Вольфгер указал на кувшин:
– Наливай себе сам.
– Спасибо… Итак, на чем мы остановились? А, ну да. Восстаний черни становилось всё больше, но кнехты курфюрстов и монахи быстро наводили порядок, рубить головы они умели хорошо. Впрочем, этой нехитрой наукой владеют все владыки. Да только в последнее время кое-что изменилось. И вот это «кое-что» стало последней каплей, размывшей дамбу. Дамба рухнула, и теперь ревущий поток несётся по Саксонии, сметая всё на своём пути – поля, дома, людей, деревья…
14
То есть от Карла V Габсбурга, императора Священной Римской империи. Его мать, Хуана Безумная, после смерти мужа потеряла рассудок и несколько лет не позволяла захоронить его тело, кладя труп в супружескую постель.
– Что же стало это последней каплей? – спросил Вольфгер.
– Правильнее было бы сказать не что, а кто, – ответил купец. – Имя этой «капли» – Мартин Лютер.
– Кто-кто?
– Доктор Мартинус Лютер, бывший монах-августинец, создатель новой религии. Он учит верить в Иисуса Христа по-новому, без пышных церковных обрядов, икон, священников и монахов, без индульгенций и церковной десятины. Странно, что вы не слышали его имя, в Саксонии он сейчас популярнее папы. Кстати, папа отлучил Лютера от церкви, и знаете, что сделал доктор Мартин? Он собрал на скотобойне Виттенберга своих друзей, сторонников и простой народ и на глазах у всех сжёг папскую буллу об отречении, а потом сам отлучил папу от церкви!
Он учит, что в Евангелии ничего не говорится о папской курии, [15] о священниках и монастырях, а значит, индульгенции – обман, церковную десятину платить незачем, а монахи – толстопузые бездельники.
Лютера слушают не только крестьяне. Говорят, в городах, отложившихся от Рима, священники, разочарованные в старой вере, ходят по домам простецов и смиренно просят разъяснить им Святое писание, потому что правда открыта только тем, кто зарабатывает на хлеб насущный простым трудом. Некоторые монастыри уже разграблены, их братия разбежалась, священники, поддерживающие Лютера, отказываются от обета безбрачия, женятся на бывших монахинях или мирянках.
15
Папская (римская) курия – двор папы римского и подчинённые ему административные и судебные учреждения.
Появились секты перекрещенцев, иначе, анабаптистов. Они учат, что страшный суд вот-вот произойдёт, нужно отринуть всё мирское и не работать на господ. Словом, в империи нарастает хаос, и бунт вот-вот разразится, я чувствую это.
– Н-да-а… – некуртуазно поскрёб в затылке Вольфгер, – озадачил ты меня. Но… вот у нас в окр'yге всё тихо!
– Не обольщайтесь, господин барон, – тихо ответил Иегуда. – Я знаю, что вы добрый господин и обращаетесь с крестьянами совсем не так, как другие князья, но толпа есть толпа. Поодиночке они ещё люди, но стоит им сбиться в стаю и выбрать себе вожака, они превратятся в хищников. И эти хищники готовы растерзать даже тех, кто их кормил, лечил и оберегал. Поэтому мой вам совет: готовьте замок к осаде. Как – вам лучше знать, вы воин, а я всего лишь странствующий купец, и мой удел, вечный удел моего народа – спасаться бегством.
– Как же ты поедешь с деньгами? – удивился Вольфгер. – А если разбойники? Хочешь, дам тебе охрану до границ Богемии?
– Вы странный человек, ваша милость, – задумчиво ответил купец. – Вы покупаете и читаете книги, знаете иностранные языки, а теперь вот предлагаете охрану богопротивному иудею, виновному в распятии вашего Спасителя.
Вольфгер досадливо отмахнулся:
– Я – это я, не будем об этом. Так возьмёшь охрану?
– Спасибо, господин барон, не возьму. Со мной четверо приказчиков, это сильные, умелые и опытные люди, да и сам я ещё неплохо владею оружием. От обычных разбойников мы отобьёмся, а от судьбы всё равно не уйдёшь. Будь что будет, ваши кнехты понадобятся вам здесь. Кроме того, большую часть денег я оставлю вашему управляющему, так что ничем, кроме своей шкуры, я и не рискую.
– Оставишь? Зачем?
– Да, господин барон, оставлю у вашего управляющего, у Паоло, а он уже переправит эти деньги на мой счёт у Фуггеров. Это гораздо удобнее и безопаснее, чем тащить мешок золота через две страны, я всегда так поступаю.
– Ловко, – признал Вольфгер, – ничего не скажешь. А я и не знал.
– А зачем господину барону знать эти незначительные подробности? – удивился купец. – Знает Паоло, и этого достаточно, он – честный человек.
– Ну хорошо, – сказал Вольфгер, – я понял, ты спешишь. Может, хотя бы переночуешь в замке?
– Прошу меня извинить, ваша милость, нет. Нам дорог каждый час. Заночуем по дороге в одной хорошей таверне, я её давно знаю.
Проводив купца, Вольфгер поднялся из-за стола и в глубокой задумчивости, заложив руки за спину, стал мерять башню шагами.
– Крестьянский бунт… Хм… А ведь сдаётся мне, купец-то прав. Он ездит по всей стране и должен почуять нечто такое, опасное, что растворено в воздухе и исподволь зреет. Это так, всё логично. Крестьян злит торговля индульгенциями, причём их заставляют покупать индульгенции и на умерших, чтобы, дескать, сократить срок их пребывания в чистилище. Понятно, что простецы чувствуют обман, тем более что в последнее время сборщики индульгенции стали действовать особенно нагло. В Альтенберг тоже приезжал монах-доминиканец, этот, как его, Тецель что ли, но я тогда приказал Карлу не пускать его в замок. Наверное, зря. Попа можно было, по крайней мере, расспросить, купив его разговорчивость за талеры. С другой стороны, крестьяне всегда бунтуют, их всегда усмиряют. Они вечно чем-то недовольны. Вот дьявольщина! Я никогда не думал об этом! Ну, крестьяне и крестьяне, вроде домашней скотины, только говорящей. Да они и говорить-то толком не умеют… Нет, чепуха! Хотя, с другой стороны…