Еретик
Шрифт:
– Слыхал про костер? Новая мода! Сначала ему отсекут голову, а потом труп предадут огню. Кстати, товар мой. И знаешь откуда?
– Из семьи, которую разгромил я, - медленно проговорил Воин.
– Точно, - слегка удивился наемник.
– Постой!...
"Где ты, черт тебя дери?... Что стоит за моей спиной? Что ты оставил себе?!"
Воин уронил голову на грудь. Пес заскулил. Посчитавший себя виновником душевного смятения хозяина, он извинялся бесчисленное количество раз: лизал расчерченные шрамами руки, заглядывал в бледное лицо, увивался под ногами.
–
– Ты тут не при чем. Хотя... Не погнал бы ты это драную кошку, я б не набрел на трактир. И до сих пор ничего не знал бы.
На соборную площадь стекался народ. Никто не замечал человека, сидевшего около перекрестка на ступеньках покосившегося заколоченного дома.
– Он говорил, что я играю своей и чужой смертью, Лембой. Зато тебе он показал какую-то особую дорогу: минуя Смерть, через Память предков, в жизнь до моего конца... У меня такой дороги нет, - Воин посмотрел в преданные карие глаза четвероного спутника.
– Ты простишь меня, если вдруг мой конец наступит сегодня? Простишь, Лембой?
На косматой морде прописалось почти человеческое понимание.
– Спасибо, друг. А если я сегодня не отыграю у смерти этого парня, значит, моей жизни и впрямь грош цена. И такая же смерть...
Соборная площадь наполнилась ожидающими. Сплетни шуршали промеж горожан и приезжих. Любопытные взгляды шныряли вокруг, жадно замирали на закрытых дверях собора, скользили по темным улочка и иногда задевали молчаливого всадника, застывшего в сумерках оживленного города.
Гомон зародился в проулке. Перекинулся на кучки запоздалых зрителей, захватил толпу и взорвался неудержимым гвалтом. На ревущих волнах к церкви подкатила открытая черная повозка. Бесстрастные священники открыли сцену кульминационного спектакля.
Пока длилось первое действие - церковный ритуал, Воин сидел в седле неподвижно и до боли в глазах всматривался в силуэт знакомой юношеской фигуры. Та же осанка, тот же упрямый профиль. Слабый телом и сильный духом, он стоял перед собственной смертью, не опустив головы.
Дьякон отчитал свою роль и удалился со сцены. Вперед выступил священнослужитель с кадилом.
Ударил колокол. Раз. Второй. Толпа затихла.
"Пусть те, кто решится проклинать меня, прежде посмотрят сюда, на бренную землю. Пусть увидят, кто судит, и кого судят!"
Воин вытянул из ножен меч.
Мизансцена на площади сменилась. Появились одетые в черное палачи. Колокол гудел торопливее и торопливее.
Воин прикоснулся пересохшими губами к своему клинку.
– Во имя жизни...
Еретик ступил на осыпанную пеплом дорожку, ведущую на эшафот.
Воин пустил коня в галоп.
Двое в черном по обе стороны от приговоренного обернулись на дробь копыт. Меч со свистом рассек воздух. Палачи шарахнулись прочь, и в тот же миг крепкая рука выдернула Еретика из смертельного капкана.
Конь рванулся напрямик сквозь толпу. Заготовленный костер разлетелся в щепки. Бронзовый звон заглушил панический вопль несостоявшихся зрителей, а ни о чем не подозревавший звонарь продолжал неистово раскачивать колокола.
В
– Держись, - успел шепнуть он юноше.
И началась отчаянная гонка: солдаты бросились в погоню за наглецом.
Хоть бы одна прямая широкая улица вела к городским воротам! Но нет. На беду город заполонила россыпь крошеных, как гнезда, домишек, настроенных где попало. Повороты, углы, переулки, подворотни. Пес мчался впереди, и Воин, доверившись проводнику, неуклонно следовал за ним.
Показались ворота. Огромные железные створы, открытые на время праздника, угрожающе скрипели и медленно смыкались.
"Нет!"
Тень вынырнула из-за спины. На мгновение Воин узрел перед собой лик погибшего брата...
И ворота замерли. Всего на несколько секунд заклинила цепь, но этого было достаточно. Обезумевший от бешеной скорости пес и за ним всадник на взмыленной лошади вырвались из города.
Свалка из пеших и конных ратников, застрявших в полуоткрытых воротах, пришлась кстати. Воин оторвался от погони на добрых полверсты. Но подвела оплывшая весенняя дорога. Ухнув в глубокую колею, захромал конь.
К реке!
– взорвалось в уме.
Не успев подумать о переправе, Воин свернул в лесные проселки.
Позади нарастал лязг брони и оружия. Просвистела и вонзилась в дерево арбалетная стрела. Разрыв между беглецами и погоней стремительно сокращался. Вторая стрела пронеслась над головой. Ветви, комья снега, удар и тупая боль в спине.
"Успею!"
Обнаженная вера отсекла страх и сомнения.
Опушка. Берег.
Пес первым прыгнул на припорошенный снегом речной панцирь. Воин направил коня на лед. Копыта ударили раз, другой. Лед хрустнул и...
Он помнил только одно: не разжимать левую руку. Ни в коем случае не разжимать! Серая спина пса мелькала впереди, нависали и отступали острые льдины, студеная вода и снежное крошево хлестали по лицу, забивались в ноздри и рот.
Не разжимать левую руку!
Он рывком вынырнул из пучины. "Мы еще живы... Мы будем живы..."
Призывный лай обозначил берег. Последнее усилие, и Воин почувствовал твердый спрессованный снег.
– Мы выбрались, парень!
Он осторожно разогнул локоть, и освобожденное из спасительных объятий тело раскинулось на насте. Белое лицо. Холодное лицо.
– Нет... Только не умирай!!
Приподнялись веки.
– Вот и встретились...
– послышался слабый шепот.
– Ты как из-под земли явился...
Еретик попытался улыбнуться.
– Молчи. Ты силы теряешь.
Он отчаянно посмотрел вокруг. На покинутом берегу суетились силуэты всадников. Лошадь без седока мелькнула и затерялась в темной толпе. А рядом пес, поскуливая, вылизывал неподвижные руки с узкими, похожими на когти, ногтями. Воин опомнился и принялся растирать острые плечи и худую грудь юноши. Собственная боль окатила внезапно, будто в спину ткнули горящий факел. Запоздалый страх облил лицо смертельной белизной.