Еретик
Шрифт:
— Я просмотрю все, до последней буквы.
— Ну так приступай!
— Слушаюсь, ваша светлость! — со вздохом согласился отец Рубер, сожалея, что не увидит, как сожгут на костре еретичку.
— Я сам буду тебе помогать, — с воодушевлением заявил граф.
Если в Бера действительно находится величайшее из сокровищ земли и неба, то кардиналу-архиепископу оно не достанется. Граф де Бера доберется до него первым.
Доминиканский монах прибыл в Кастийон-д'Арбизон, когда осенний день подходил к концу. Смеркалось, и привратник уже собирался закрыть западные ворота. Под аркой, в большой жаровне, развели огонь для стражников, ибо ночь ожидалась холодной.
— Здравствуй, святой отец, — произнес стражник, пропуская в город подоспевшего перед самым закрытием ворот рослого монаха.
Но стражник приветствовал его на своем родном окситанском наречии, монах же не знал этого языка и лишь быстро улыбнулся ему, мимоходом перекрестил и, приподняв подол черной сутаны, направился по главной улице города к замку. Навстречу ему попались вышедшие подышать воздухом после дневной работы служанки. Завидев путника, иные хихикали, стреляли глазками; незнакомый монах, несмотря на легкую хромоту, был видным мужчиной. У него были густые темные волосы, мужественное лицо и темные глаза. Какая-то шлюха окликнула его с порога таверны, насмешив выпивох, угощавшихся за стоящим на улице столиком. Мясник ополоснул свой прилавок водой из деревянного ведра, кровавые помои потекли в сточную канаву под ногами монаха, в то время как над его головой какая-то женщина, высунувшись из окна с развевающимся на шесте мокрым бельем, поливала бранью свою соседку. Западные ворота, от которых начиналась улица, с грохотом захлопнулись, и тяжелый засов с глухим стуком встал на место.
Не обращая внимания на то, что происходило вокруг, монах поднялся к прилепившейся у подножия бастиона церкви Святого Сардоса. Войдя в церковь, он опустился на колени у ступенек алтаря, сотворил крестное знамение и простерся ниц. Одетая в черное женщина, молившаяся в боковом приделе Святой Агнесы, при виде зловещего доминиканского одеяния тоже перекрестилась и поспешила прочь из церкви. Монах лежал неподвижно перед алтарем и ждал.
Городской сержант в серо-красной форме Кастийон-д'Арбизона увидел монаха, когда тот поднимался по склону, и обратил внимание, что тот одет в поношенную рясу с заплатами, сам же молод и крепок. Сержант поспешил к одному из городских консулов, каковое официальное лицо, нахлобучив на седые волосы отороченную мехом шапку, приказало сержанту привести еще двух стражников, а сам позвал отца Медоуза и велел ему захватить с собой одну из двух его церковных книг. Едва эта группа подошла к церкви, как вокруг стали собираться зеваки, и консулу пришлось повысить голос, приказывая им разойтись.
— Нечего тут глазеть! — сказал он начальственным голосом.
Как бы не так! Посмотреть было на что, ведь в Кастийон-д'Арбизон явился чужак, а все пришлецы вызывали подозрение. Поэтому зеваки остались и наблюдали за тем, как консул набросил обозначавшую его сан серо-красную, отороченную заячьим мехом мантию и приказал трем сержантам отворить церковную дверь.
Трудно сказать, чего ожидали люди: что из церкви Святого Сардоса выскочит сам дьявол? Воображали себе изрыгающее дым рогатое чудовище с черными крыльями и раздвоенным хвостом? Однако увидели всего лишь, как по кивку священника в храм вошел консул в сопровождении двух стражников, оставив у дверей старшего сержанта, с церемониальным жезлом, увенчанным эмблемой Кастийон-д'Арбизона — изображением ястреба, несущего сноп ржи. Толпа замерла в ожидании. Женщина, выскочившая из церкви, сказала, что монах молится.
— Только лицо у него злое, — добавила она. — Как хотите, а есть в нем что-то дьявольское.
После этих слов женщина торопливо осенила себя крестным знамением.
Когда священник, консул и два стражника зашли в церковь, монах по-прежнему лежал ниц перед алтарем, раскинув руки крестом. Громкого топота подбитых железом сапог по каменным плитам нельзя было не расслышать, но он не шелохнулся и не заговорил.
— Paire? — тревожно окликнул лежащего священник Кастийон-д'Арбизона.
Он говорил на окситанском, и монах не ответил.
— Святой отец? — повторил местный клирик по-французски.
— Ты доминиканец? — вмешался консул, не дожидаясь, когда незнакомец ответит на робкое обращение отца Медоуза. — Отвечай же!
Он спрашивал тоже по-французски, и строгим тоном, как подобало видному горожанину Кастийон-д'Арбизона.
— Ты доминиканец?
Закончив молиться, монах в следующую секунду сложил над головой вытянутые руки, помедлил еще мгновение и, встав наконец с пола, обернулся к представителям городка.
— Я проделал долгий путь, — властно произнес он, — и мне требуется постель, пища и вино.
Консул повторил свой вопрос:
— Ты доминиканец?
— Я следую путем благословенного святого Доминика, — подтвердил брат. — Вино не обязательно должно быть хорошим, пища подойдет та, какую едят у вас последние бедняки, а для постели достаточно простой соломы.
Консул в нерешительности помолчал. Монах был рослый, судя по всему, сильный — поневоле оробеешь, однако консул, человек богатый, влиятельный и всеми уважаемый, взял себя в руки и заговорил свысока.
— Очень уж ты молод для монаха, — попытался он уличить пришельца.
— Годы не помеха тому, чтобы славить Господа, — ответствовал доминиканец, — и Ему угодно, чтобы иные люди с юных лет предпочитали крест мечу. Я могу заночевать в конюшне.
— Твое имя? — требовательно спросил консул.
— Томас.
— Английское имя!
В голосе консула прозвучала тревога, и двое сержантов подняли на изготовку свои длинные жезлы.
— Фома, если тебе так удобнее, — промолвил монах, которого, похоже, городские стражники с их палками ничуть не испугали. — Так меня нарекли при крещении. Если ты помнишь, так звали беднягу-апостола, усомнившегося в чудесном воскрешении нашего Спасителя. Если ты, в отличие от него, чужд сомнения, то я завидую тебе и молю Господа, чтобы он и мне даровал такую уверенность.
— Ты француз? — спросил консул.
— Я норманн, — ответил монах, потом кивнул: — Да, конечно француз. — Он посмотрел на священника. — Ты говоришь по-французски?
— Да, — нервно отозвался священник. — Немного. Чуть-чуть.
— Тогда будет ли мне позволено нынче вечером вкусить хлеб в твоем доме, отец?
Консул вмешался и, не дав отцу Медоузу ответить, велел священнику дать монаху книгу. Книга была старинная, источенная червями, завернутая в мягкую черную кожу.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил доминиканец.
— Прочти-ка что-нибудь из этой книги.
Консул приметил, что руки брата в шрамах, а пальцы слегка скрючены, и подумал, что такое увечье более естественно для солдата, нежели для клирика.
— Читай вслух, — настаивал он.
— А сам не можешь? — с насмешкой спросил монах.
— Могу я читать или нет, — проворчал консул, — это не твое дело. Зато наше дело — проверить, знаешь ли ты грамоту. Коли ты не монах, то ничего не прочтешь. Так что давай читай!
Доминиканец пожал плечами, открыл наугад страницу и помолчал. Его молчание усилило подозрения консула, уже поднявшего руку, чтобы дать знак сержантам, но тут монах начал читать. У него оказался приятный голос, уверенный и сильный, и латинские слова полились мелодично, отдаваясь эхом от расписанных стен церкви. В следующий миг консул поднял руку, чтобы брат замолчал, и вопросительно посмотрел на отца Медоуза.