Еретики Дюны
Шрифт:
Луцилла первой уяснила, как Патрин должен будет заплатить за их бегство. Патрин был самым слабым звеном. Он оставался позади, там, где Шванги могла его захватить. Схватить приманку — это неизбежно. Только глупец мог считать, будто Преподобная Мать уровня Шванги будет не в состоянии вытрясти все секреты из простого мужчины. Шванги даже не понадобилось бы тяжелое убеждение. Тонкое использование Голоса и тех болезненных форм допроса, которые остаются монополией Ордена, — коробочка мучений и давление на нервные узлы — вот и все, что ей необходимо.
И Луцилле уже тогда стало ясно, куда заведет Патрина его преданность. Как же Тег мог быть настолько слеп?
ЛЮБОВЬ!
Долгие узы доверия между двумя мужчинами. Шванги будет действовать быстро и жестоко. Патрин это понимал. Тег просто не сделал соответствующих выводов из своего знания Патрина. Крик Данкана вывел ее из задумчивости.
— Топтер! Сзади нас!
— Быстро! — Тег выхватил одеяло из рюкзака и набросил его на них. Они скорчились в пахнущей землей тьме, прислушиваясь к орнитоптеру, пролетающему над ними. Он не приостановился и полетел дальше.
Когда они окончательно убедились, что их не засекли, Тег опять повел их по следу памяти Патрина.
— Это был охотник, — сказала Луцилла. — Или они заподозрили, что мы… или Патрин…
— Побереги свои силы для ходьбы, — огрызнулся Тег.
Она не стала на него давить. Они оба знали, что Патрин мертв. Спор об этом бесполезен.
«Этот ментат глубоко копает», — сказала сама себе Луцилла.
Тег был сыном Преподобной Матери, и мать подготовила его сверх дозволительных пределов, прежде чем Орден забрал его в свои руки. Неизвестные возможности таились здесь не только в гхоле.
Тропа шла, петляя взад и вперед — тропа дичи, карабкающейся по крутым склонам через густой лес. Звездный свет не проникал сквозь деревья. Только чудесная память ментата безошибочно помогала им идти по тропе.
Луцилла ощутила угольную крошку под ногами. Она прислушивалась к движениям Тега, считывая их, чтобы двигаться, как и он.
«До чего же молчалив Данкан, — размышляла она. — До чего же замкнут». Он повинуется приказам. Он следует туда, куда Тег их ведет. Она чувствовала, на чем основывается покорность Данкана. Он держит совет сам с собой. Данкан подчиняется, потому что его устраивает выполнять чужую волю — это пока. Бунт Шванги посеял некую яростную независимость в этом гхоле. Так что же свое вмонтировали в него тлейлаксанцы?
Тег остановился на ровном месте под высокими деревьями, чтобы передохнуть. Луцилла услышала, как он глубоко дышит. Это еще раз ей напомнило, что ментат — глубокий старик, слишком старый для таких походов. Она тихо проговорила:
— С тобой все в порядке, Майлс?
— Я скажу, если со мной что-то будет не так.
— Сколько нам еще идти? — спросил Данкан.
— Осталось совсем немного.
Вскоре он опять повел их сквозь ночь.
— Мы должны спешить, — сказал он. — Этот седловой хребет — заключительный отрезок пути.
Сейчас, когда он принял факт смерти Патрина, мысли Тега повернулись, как стрелка компаса, к Шванги, к тому, что она должна сейчас испытывать. У Шванги, наверное, ощущение, словно мир рушится вокруг нее. Беглецы выиграли четыре ночи! Люди, которые могли обмануть Преподобную Мать, способны на что угодно! Разумеется, беглецы, скорее всего, уже покинули планету. Не-корабль. Но если…
Мысли Шванги будут полны таких «если».
Патрин был слабейшим звеном, но Патрин хорошо уяснил науку удаления слабых звеньев, усвоил от своего командира — Майлса Тега.
Тег, быстро встряхнув головой, смахнул влагу со своих глаз. Насущная необходимость требовала той глубокой внутренней честности, которой он не мог избежать. Тег никогда не был хорошим лгуном, даже перед самим собой. Еще в самом начале своей подготовки, он осознал: его мать и другие, занятые его воспитанием, укоренили в нем глубинную внутреннюю честность.
Приверженность кодексу чести.
Сам кодекс, когда он почувствовал его в себе, привлек восхищенное внимание Тега. Он начинался с признания того, что люди не сотворены равными, что врожденные способности у всех различные, что события в жизни с ними случаются самые разные. Это и формирует людей с различными целями и способностями.
Повинуясь этому кодексу, Тег рано понял, что ему необходимо строго соблюдать иерархию, и с достоинством встретить момент, когда не сможет продвигаться дальше.
Воспитание, обусловленное — этим кодексом, сидело глубоко внутри него. Он никогда не мог найти его корней. Этот кодекс был частью самой человеческой сущности Тега, что с неимоверной силой ограничивало рамки дозволенного стоящим выше и ниже его в иерархической пирамиде.
«Ключевой символ — это верность».
Верность распространялась вверх и вниз, всюду, где находила достойное себе пристанище. Такую верность осознавал Тег в себе. Он не на миг не сомневался, что Тараза будет поддерживать его во всем, кроме ситуации, когда потребуется принести его в жертву ради выживания Ордена. И это будет, само собой разумеется, правильным. Это будет тем, на чем, в конце концов, покоится их общая верность.
«Я — башар Таразы». Вот что говорит кодекс.
Это был тот самый кодекс чести, который дал Патрину право жертвовать собой.
«Я надеюсь, ты умер безболезненно, мой старый друг».
И опять Тег задержался под деревьями. Вытащив из ножен в сапоге боевой нож, он оставил маленькую пометку на дереве.
— Что ты делаешь? — спросила Луцилла.
— Это тайная метка, — ответил Тег. — Ее знают только подготовленные мной люди. И Тараза, безусловно.
— Но почему ты…
— Я объясню тебе позже.
Тег направился вперед, остановился у другого дерева, где тоже оставил крохотную, вполне естественную для дикой жизни этих глухих мест, такую, какую могло бы оставить когтем животное.
Прокладывая путь вперед, Тег заметил, что у него сложилось окончательное мнение о Луцилле. Ее планом насчет Данкана следует помешать. Любые рассуждения ментата о безопасности и здравом рассудке Данкана требовали этого-. Пробуждение исходной памяти должно произойти раньше любого воздействия, которое наложит на него Луцилла. Трудно помешать ей, это Тег понимал. Чтобы провести Преподобную Мать требуется лучший лжец, чем он когда-либо был.