Эргоном: Белая кость, голубая кровь
Шрифт:
— Конечно, нет, — сказал Самсонов, беря лежавший перед ним листок. — Полагаю, письмо будет опубликовано в прессе?
— Непременно, — ответил князь.
— Хорошо. Лично я готов.
— Спасибо, Константин Валерьевич, — сказал я барону.
— Полагаю, тут не может быть двух мнений, — проговорил Маргасов. — Конечно, ни один из нас не верит и не верил, что маркиз — нежить. Это просто нелепо!
— Значит, все согласны поставить свои подписи? — обведя взглядом баронов, спросил Шувалов.
— Очевидно, что даже один отказ лишит письмо смысла, — сказал Елагин. — Тот, кто откажется, автоматически признается либо в том, что верит нелепым слухам, либо в том, что питает к господину Скуратову личную неприязнь.
— Ни к чему объяснять очевидное, — холодно проговорил Маргасов. — Это и так всем понятно. Давайте письмо, Пётр Дмитриевич.
— Я позволил себе свою подпись уже поставить, — сказал князь, кивнув помощнику.
Тот вытащил из папки письмо и положил перед Елагиным, который сидел к нему ближе остальных.
Я пронаблюдал, как бароны поставили внизу документа свои подписи и выдавили на сургуче, который любезно зажигал для них помощник Шувалова, оттиски родовых печатей. Когда Маргасов последним проделал это, он вернул письмо Добрянскому.
— Благодарю вас, господа, — проговорил князь. — Надеюсь, со временем выяснится, кто стоял за слухами о маркизе, и мы примем меры, чтобы подобное не повторялось. Я держу это дело на личном контроле.
Я тоже поднялся.
— Позвольте и мне выразить признательность, господа, — сказал я, поочерёдно глядя на баронов. — Это важно для меня, и мне радостно знать, что вы поддерживаете своего собрата.
После непродолжительного обмена любезностями бароны разъехались. Я тоже собрался возвращаться в замок. Шувалов вызвался проводить меня до двери.
— Насчёт личного контроля, — сказал он на прощанье, — это были не пустые слова. Расследование ведётся, и я узнаю, кто пытался тебя дискредитировать, Николай. Полагаю, будет не так уж сложно разговорить хотя бы одного из тех, кого подбивали бросить тебе вызов на Арену. После опубликования письма с результатами экспертизы взявшие с тебя контрибуцию будут чувствовать себя не в своей тарелке. По крайней мере, некоторые.
— Хорошо бы, — сказал я. — И уверяю, что я вам крайне признателен, Пётр Дмитриевич. Вы всегда можете рассчитывать на мою лояльность.
— Рад слышать, Николай, — серьёзно сказал Шувалов, глядя мне в глаза.
В течение следующих дней я следил за Вэй-Дуном. Китаец посещал чуть ли не каждый день какие-то места. Даже на почту захаживал. Похоже, его хозяин вёл с кем-то активную переписку. Бывал также старик в общественной бане, парикмахерской и кофейне, где выпивал большую кружку какао с шоколадным пирожным. Я делал пометки, а потом прикидывал, как можно обратить его привычки против него. Но, к сожалению, пока вариантов намечалось немного. Старик был параноидально осторожен. Даже столовые приборы использовал свои — доставал из внутреннего кармана упакованные в тубус палочки и ел ими. Садился всегда за разные столики. Требовалось последить ещё хотя бы неделю, чтобы убедиться, что мои наработки чего-то стоят, и выбрать лучшую. Благо, времени до Нового года было ещё много, и я мог себе это позволить.
Письмо было опубликовано на следующий день после собрания совета клана. Я получил кучу письменных поздравлений, также меня навестили друзья. Особенно была довольна Каминская. Ещё бы: как официальной невесте, ей было крайне важно, чтобы жених имел чистую репутацию. Уверен, её отец тоже был рад.
В замке полным ходом шли приготовления, которые Павел лично контролировал и потому находился там почти безвылазно. Меня старался не дёргать, но периодически доставал всякими вопросами. Я отдал прислуге приказ выполнять все его требования, но на всякий случай всё-таки велел охране следить и докладывать о том, что происходит в замке. Как говорится, бережёного Бог бережёт. Из-за большого количества посторонних секьюрити приходилось работать буквально на износ, и при желании кто-нибудь мог протащить в особняк что-то нежелательное. Например, бомбу.
За два дня до торжества я вывез Есению по магазинам. Хоть моё предложение руки и сердца не афишировалось, было бы совершенно немыслимо, чтобы будущая жена не присутствовала на празднике в качестве гостьи. Платье, сумочку и туфли выбирали два с лишним часа. Есения была смущена, но к покупкам отнеслась ответственно. Как-никак, женщина — лицо мужчины. Если можно так выразиться.
Наконец, настал день моего рождения. Хотя я бы лучше отпраздновал день перерождения.
С самого утра царил переполох. Павел буквально с ума сходил и загонял всех, кто попадался ему на глаза. Я прятался в своих покоях, но это оказалось бесполезно. Наконец, смирившись, я отдался неизбежному и до самого вечера вникал во всё, что ему приходило в голову. Устал так, что уже никакого праздника не хотелось. Кажется, княжич и сам это заметил, потому что смилостивился и отпустил меня часик поспать, принять душ и переодеться.
— Ты тиран, — сказал я ему напоследок. — Зелёному клану очень повезёт, если однажды ты станешь его главой.
Павел усмехнулся.
— Честно говоря, надеюсь, это будет ещё не скоро.
— Лично я буду каждый день молиться за здоровье твоего отца всем богам сразу, — заверил я его и поспешил в свои покои, пока княжич не передумал и не припряг меня ещё к чему-нибудь.
Поспать не поспал, но малость отдохнул. А затем переоделся и спустился в холл, где предстояло встречать гостей. Собираться они начали через двадцать минут.
Не скажу, что мероприятие разительно отличалось от прошлогоднего, хотя Павел явно постарался придумать побольше оригинальных развлечений. Мне приходилось общаться с гостями, особенно с некоторыми — вроде отца Каминской — принимать поздравления, слушать тосты и наблюдать за тем, как росла гора подарков, за которой зорко следила служба безопасности. Некоторые незаметно уносились в другое помещение и проверялись. Не знаю, по каким признакам они выбирались. Некоторые презенты в дом не поместились, так что их оставили во дворе на лужайке. Меня, конечно, особенно радовала военная техника и образцы нового оружия. Можно будет после праздника испытать его на полигоне.
За ведь день, пожалуй, случилось лишь одно примечательное событие.
После ужина, когда гости переместились в зал, где играл живой оркестр и планировались танцы, ко мне подошёл Шувалов.
— Николай, ты помнишь наш недавний разговор после совета клана? — спросил он так, чтобы слышать его мог только я.
— Разумеется, Пётр Дмитриевич.
Князь кивнул.
— Мне удалось кое-что сделать. Один из тех, кто взял с тебя компенсацию за смерть родственника, после публикации открытого письма почувствовал, что был к тебе несправедлив. Как я и предсказывал. К тому же, у него с нашим кланом давние деловые отношения, и он хотел бы их сохранить. В общем, я попросил Павла, чтобы он включил его в число приглашённых.