Эрик
Шрифт:
— И для чего всё это представление?
— Хех. Племянник, ты должен научиться тому, как нужно поступать с падшими женщинами. Она предала своего мужа, а потому более не достойна уважения. Она теперь ничтожество, лишённое всего. Даже жизни. Её повесят на воротах замка, когда она начнёт рассыпаться от страданий, дабы все видели, что бывает с такими жёнами.
— А Рудольф? Он был напряжён, как кот перед прыжком.
— Заметил? Молодец! Выйдет из тебя толк. Даже если ты память и не терял, то сильно изменился, это радует. Вот, — он обратился к соратнику, — посмотри, какой у меня замечательный племянник растёт.
— Да, умён не по годам.
И они оба засмеялись. Впрочем, подобные спектакли с посещением камеры повторялись ещё не раз. Хозяин замка избивал женщину, издевался, насиловал. И каждый раз на этих экзекуциях обязан был присутствовать наш герой в сопровождении
Из зала Эрик отправился в свою комнату. Последующие два дня он провёл в прогулках по замку, походах на кухню и здоровом сне. Когда удавалось скрыться с глаз, он осваивал своё тело, так как его физические возможности были для него пока неясны. Он прыгал, отжимался, подтягивался, пробовал работать тяжёлыми предметами и так далее. Эта идиллическая картина лишь изредка прерывалась походами к несчастной женщине, которую ждала очередная порция издевательств. Чем дальше это заходило, тем больше Эрику казалось, что этот достопочтенный дядюшка Карл сам заказал своего брата со всей семьёй, чтобы остаться единоличным правителем.
Уж простите, но путаница с именами становится совершенно невыносима, так что в дальнейшем я буду называть Артёма Эриком, тем более что все окружающие его таковым и считают.
На третий день Эрик в сопровождении небольшой свиты двинулся в сторону родового склепа фон Ленцбургов, что стоял рядом с Хальвильским озером, для погребения погибших от рук наёмных убийц родичей. Всё прошло довольно спокойно. Заночевали они в небольшой таверне при аббатстве. Там-то он и подслушал разговор крестьян о том, какие чудеса творятся в этих славных краях, так как слухи об открытой и нескрываемой радости Карла от встречи живого племянника уже докатились до анклава. Неужели он решил отказаться от своих интересов, из которых никогда не делал секрета? Дела… Увы, но тут особого ума не надо, чтобы понять, почему дядюшка так заботливо встретил нашего героя. Он задумывал какую-то комбинацию, чтобы отмыться от братоубийства перед лицом графа. И в ней важная роль отводилась Эрику. Самым предсказуемым будет, что его «спишут» в монастырь или отправят в Крестовый поход. Само собой разумеется — добровольно, ведь он умный парень и понимает, чем ему грозит отсутствие доброй воли в таких делах. А потом можно присвоить права по завещанию безвременно усопшего от какой-нибудь горячки или хронического запора племянника и получить желаемый лен в полное и безраздельное владение.
Поэтому всю дорогу обратно в замок наш новоиспечённый наследный барон продумывал способы бегства. Ведь бежать нужно с умом, а то догонят и огорчат до невозможности и бегать, и прыгать. А потом ещё раз догонят…
Вернувшись в замок, они совершили ритуал посещения бедной Берты, которую в очередной раз изнасиловали и избили, а после поднялись в зал для ужина. За столом Эрик высказался о желании идти в Святую землю, дабы прославить память отца, что пал от рук негодяев. Такой расклад дядю полностью устраивал, ибо его мечта мало того что наконец-то осуществлялась, но ещё и претворялась в жизнь очень чисто и аккуратно. Поэтому он поддержал рвение племянника и попросил Рудольфа заняться снаряжением для парня. Старый хитрец вёл себя столь естественно, что лишь желание навязать ему группу из десятка вооружённых слуг наводило на подозрение о подвохе. Слишком упорно он их навязывал. Вероятно, они и должны будут прервать земной путь молодого барона, естественно во время героической схватки с неверными в Святой земле, то есть в двух-трёх днях пути где-нибудь в лесу. Давать повода для подозрений Эрик не стал, а потому сошлись на том, что ему снаряжают коней, выдают доспехи, оружие, вооружённых слуг и денег на дорогу, а он взамен передаёт на время похода свои права на лен любимому дядюшке.
Через неделю, проведённую в подготовке к походу, молодой барон попросил своего дядю дать ему учителя для тренировок в конном бою, так как с его текущими навыками он скорее конная мишень, чем воин, что идёт освобождать Иерусалим. Дядя от такой идеи, конечно, был не в восторге, но она отлично вписывалась в его сценарий любящего родственника, да и народ должен помнить о том, как он, будучи заботливым родственником, подготавливал парня. А то будут ещё судачить, что, дескать, спихнул парня абы как. Так что учителя выделил. Вполне предсказуемо им оказался Рудольф. После двух недель конных прогулок, где отрабатывали посадку и простые детали, стали выезжать уже в полном доспехе и учиться маневрировать да оружием махать в конном бою. Само собой, не до смерти. Для Эрика это всё было внове, так как в той жизни он всегда сходился в рубке только пешим, что на бугуртах, что на турнирах. Наука шла на пользу, хоть и отдавалась обширными синяками да сильно натёртой попой, так что по истечении двух месяцев он стал уже весьма неплохо чувствовать себя в седле. Конечно, даже до удовлетворительного результата ему было ещё очень далеко, но время уже поджимало, так как дядя стал напрягаться в компании племянника, всем своим видом показывая, что ему пора бы уже и отваливать в далёкие края. Парень был смышлёный и намёки понял. Стал ловить момент. И вот, спустя три дня, дядя отбыл по делам в Баден. Этим было решено незамедлительно воспользоваться. Эрик пошёл к Рудольфу с предложением того, что ради пользы обучения можно было бы и им отправиться в поход куда-нибудь на несколько дней. Его предложение понравилось и было благосклонно принято. Решили выдвигаться на рассвете.
Для похода в Святую землю дядя отсыпал ему в своё время пятьдесят денариев. Сорок денариев он зашил в пояс, как заначку, а часть потратил на то, чтобы его кольчуга была приведена в надлежащее состояние, то есть в ней устранили крупные дыры. Оставшиеся же монеты он демонстративно подвесил в кожаном кошельке к поясу, дабы показать, что берёт с собой в дорогу не всё.
Ночью предстояло самое сложное — нужно было пробраться в подземелье к Берте. В этот партизанский рейд он с собой взял лишь небольшой нож, что заранее украл на кухне. Она, конечно, не его мать, но этому коварному мужичку, что считает себя его дядей, нужно оставить сюрприз, чтобы жизнь мёдом не казалась. Стража мирно спала в своей каморке, даже не выставив поста, а дверь в само подземелье была открыта, чтобы его хоть немного проветрить. Подойдя к двери камеры, он тихонько поскреб её.
— Есть тут кто живой? — спросил молодой барон на латыни.
— Эрик?! Сынок! Это ты? Как же ты сюда пробрался? — ответил встревоженный голос женщины.
— Тише! Тише! Да, это я, — сказал шёпотом парень. — Не разбуди охрану.
— Хорошо, я буду говорить тихо… Неужели это правда? Ты что, действительно потерял память?
— Да, это правда. Я даже языка родного не помню, говорить могу лишь на латыни. Да и узнать о том, что на самом деле произошло, смог далеко не сразу, от крестьян. Я пока стараюсь делать вид, что ничего не знаю и поддерживаю игру дяди. Но это всё — пустая болтовня. Давай поговорим о деле: как мне тебя отсюда вытащить? Я совсем не знаю устройства подземелья. Тут есть тайные ходы?
— Сынок, не нужно меня вытаскивать. Не рискуй. Уходи. Мне уже ничем не поможешь. Этот мерзавец так меня измучил, что мне уже не будет жизни. Всё моё нутро изорвано. Ещё немного, и я умру. Да что говорить, ты и сам всё видел. — Голос её стал совершенно грустным.
— Если я тебе дам нож, ты сможешь им воспользоваться, чтобы отомстить дяде? Меня самого постоянно страхуют в его присутствии, так что я не могу даже дёрнуться.
— Давай нож, я уж постараюсь умереть с честью.
Эрик просунул нож в щель под дверью, и до его пальцев дотронулись пальцы измученной женщины.
— Иди с миром, сынок, пусть Матерь Божья ведёт тебя. Видит Бог, мы с отцом не желали тебе такой судьбы, но пути Господа нашего неисповедимы…
— Берта. Мать моя. Одумайся! Что ты говоришь?! Мы сами куём свою жизнь. И если судьбой нам суждено погибнуть, нужно встречать смерть с оружием в руках и гордым, смелым взглядом. Пусть лучше судьба подавится, чем мы сдадимся. Даже не знаю, примет ли Валгалла тебя? Но иди до конца, сражайся с этим коварным гадом до последнего вздоха. Мы ведь не рабы, чтобы склонив головы принимать участь этого слабого и тщедушного бога. Если иного пути нет, иди на смерть и прими последний бой как достойный человек, пусть и слабой телом, но крепкой духом. И пусть убоится враг твой тебя даже сражённую.
— Сынок! Ты ли это!
— Я, мама, я это. Во мне многое переменилось после того удара. Я ведь уже один раз умирал, и тело моё лежало мертвым сутки. Я знаю, что говорю. Забыв свою прошлую жизнь, я вспомнил древние знания. Мы — не рабы какого-то там Бога. Мы — потомки древних и гордых воинов, что сами прорубали свою жизнь сквозь кипящие волны невзгод. И ты — женщина, идя навстречу своей судьбе, не должна смиренно ждать смертного часа. Или ты как рабыня стерпишь насилия над собой и унижение под хохот толпы, не имея гордости сразиться пусть и без шанса на успех? Слишком много забыто, слишком много вытравлено из нас. Но я говорю — сражайся, и да осветит твой последний бой Один, а рука твоя будет так же тверда, как могучий молот Тора.