Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой

Ханна Софи

– Черт побери, Пуаро, чего вы от меня хотите? Я понимаю в этом деле не больше вашего! Послушайте, а вам не кажется, что три жертвы нашего убийства, возможно, поссорились? Иначе с чего бы им сначала планировать поужинать вместе, а потом вдруг разойтись по своим комнатам?

– Не думаю, чтобы рассерженная женщина, покидая комнату, стала задерживаться из-за чашки недопитого чая, – сказал Пуаро. – Да и вообще, разве чай не остынет, пока она донесет его до комнаты номер 121?

– Я часто пью чай холодным, – сказал я. – Мне даже нравится.

Пуаро приподнял

брови.

– Если бы я не знал, что вы человек честный, то я решил бы, что вы меня разыгрываете. Холодный чай! D'egeulasse! [33]

– Должен сказать, я тоже не сразу привык, – защищаясь, добавил я. – Зато когда чай холодный, можно не спешить, а выпить его тогда, когда вам удобно, не боясь, что с ним что-то случится. Нет никаких ограничений во времени и никакого беспокойства. А это большой плюс – для меня, по крайней мере.

Тут в дверь постучали.

33

Какая гадость! (фр.)

– Это наверняка Лаццари. Пришел убедиться, что никто не беспокоит нас во время важного разговора, – сказал я.

– Пожалуйста, входите, – откликнулся Пуаро.

Но это оказался не Лаццари, а Томас Бригнелл, тот младший клерк, который заявил, что видел Ричарда Негуса у лифта в половине восьмого.

– А, месье Бригнелл, – сказал Пуаро. – Входите же. Ваш рассказ о событиях вчерашнего вечера пришелся как нельзя кстати. Мы с мистером Кэтчпулом очень вам благодарны.

– Да, очень, – как можно теплее добавил я.

Я вообще готов был сказать и сделать что угодно, лишь бы Бригнелл скорее выложил то, с чем пришел. Было видно, что ему есть что сказать. Но бедняга и теперь выглядел не более уверенно, чем тогда, в столовой. Он тер друг о друга ладони, водя ими поочередно вверх и вниз. Лоб у него вспотел, а лицо было еще бледнее прежнего.

– Я вас подвел, – сказал он. – Я подвел мистера Лаццари, а ведь он был так добр ко мне, так добр… Я не сказал… там, в столовой, я не сказал о том, что… – Он умолк и с новой силой принялся полировать ладони.

– Вы сказали нам неправду? – намекнул ему Пуаро.

– Каждое мое слово было правдой, сэр! – возмущенно воскликнул Томас Бригнелл. – Я сам был бы не лучше убийцы, если бы солгал полиции в таком важном вопросе.

– Не думаю, что вы были бы столь же виновны, месье.

– Я не упомянул о двух вещах. Сэр, я и сказать вам не могу, как сильно меня это огорчает. Понимаете, мне очень тяжело говорить перед комнатой, полной людей. Всегда тяжело. А там мне было еще сложнее, – он кивнул в сторону столовой, – потому что одна из тех вещей, которые я утаил от вас, была комплиментом… мистер Негус сделал мне комплимент.

– Какой же?

– О, незаслуженный, сэр, совершено незаслуженный. Я ведь самый обыкновенный человек. Во мне нет ровным счетом ничего замечательного. Я делаю то, за что мне платят, и, хотя я стараюсь изо всех

сил, нет никаких оснований выделять меня и хвалить больше, чем остальных.

– А мистер Негус поступил именно так? – спросил Пуаро. – Выделил вас и похвалил?

Бригнелл моргнул.

– Да, сэр. Я уже говорил: я не напрашивался на похвалу и ничего особенного не сделал. Но, когда я увидел его, а он увидел меня, он сказал: «А, мистер Бригнелл, вы производите впечатление человека, знающего свое дело. Уверен, что могу положиться на вас». И он заговорил о том деле, о котором я вам рассказывал, – о том, что он сам хотел бы оплатить счет.

– И вы не хотели, чтобы сделанный вам комплимент услышали другие, так? – сказал я. – Вы боялись, они могут решить, что вы хвастаетесь?

– Да, сэр. Именно так. Но есть еще кое-что. Как только мы уладили дело со счетом, мистер Негус попросил меня принести ему шерри. Я был тем человеком, кто это сделал. Я предложил принести напиток ему в комнату, но он сказал, что подождет. Я принес ему бокал, он взял его, вошел с ним в лифт и уехал.

Пуаро подался вперед на своем стуле.

– И все же вы ничего не сказали, когда я спрашивал у всех в комнате, кто принес Ричарду Негусу бокал шерри?

Бригнелл ужасно смутился и испугался – казалось, ответ уже вертелся на кончике его языка, но наружу не шел.

– Мне следовало сказать вам там, сэр. Мне следовало описать вам все, что произошло, когда вы спросили. Я глубоко сожалею, что не исполнил свой долг в отношении вас и троих скончавшихся гостей, да упокоит Господь их души. Надеюсь, что, придя к вам сейчас и рассказав обо всем случившемся, я хотя бы частично загладил свою вину.

– Конечно-конечно. Но, месье, мне просто любопытно, отчего вы не рассказали обо всем там, в столовой. Когда я спросил: «Кто из вас принес Ричарду Негусу бокал шерри?» – почему вы промолчали?

Бедный клерк задрожал.

– Клянусь могилой моей дорогой покойной матушки, мистер Пуаро, я изложил вам все детали моей вчерашней встречи с мистером Негусом. Все до единой. Подробнее рассказать об этом просто невозможно – в этом вы можете быть абсолютно уверены.

Пуаро уже открыл рот, чтобы задать другой вопрос, но я успел раньше и сказал:

– Большое спасибо, мистер Бригнелл. Пожалуйста, не волнуйтесь о том, что не рассказали нам все сразу. Я прекрасно понимаю, как это трудно – говорить перед толпой. Мне и самому такое тяжело дается.

Освобожденный, Бригнелл опрометью кинулся к выходу, словно лиса, спасающаяся от гончих.

– Я верю ему, – сказал я, когда он ушел. – Он рассказал нам все, что знает.

– Да, все о своей встрече с Негусом у лифта отеля. То, что он скрыл, касается его самого. Почему он не сказал в столовой о шерри? Я дважды задавал ему этот вопрос, и дважды он уходил от ответа. Только все больше раскаивался, вполне искренне, кстати. Ложь ему претит, но и заставить себя сказать всю правду он не может. Нет, он чего-то недоговаривает! А недоговорка – самая эффективная форма лжи: ее невозможно опровергнуть.