Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой
Шрифт:
– «Вам»? Вы хотите сказать, нам?
– Non, mon ami. Пуаро остается в Лондоне. Для достижения результата мне надо шевелить мозгами, а не ногами. Нет, поедете вы и привезете мне полный отчет о своем визите. Этого будет достаточно. Возьмите с собой два списка: имена постояльцев, останавливавшихся в отеле «Блоксхэм» в среду и четверг, и имена служащих отеля. Выясните, говорят ли кому-либо в проклятой деревне что-либо эти имена. Спрашивайте про Дженни и Пи Ай Джей. И не вздумайте вернуться, пока не узнаете историю викария и его жены, погибших в тысяча девятьсот тринадцатом году.
– Пуаро,
– Рассчитывайте и дальше, друг мой. Сейчас мы вернемся в дом миссис Бланш Ансворт и приведем в порядок наши мысли, чтобы вы могли отправиться в Грейт-Холлинг во всеоружии.
Он всегда называл его «дом миссис Бланш Ансворт». И каждый раз я вспоминал, что и сам вначале думал о пансионе точно так же, пока не привык называть его просто «дом».
«Приведение мыслей в порядок» свелось к тому, что Пуаро, стоя напротив камина в гостиной, где рюши лавандового цвета занимали все свободное пространство, диктовал, а я, сидя рядом в кресле, записывал каждое его слово. Никогда, ни до ни после того случая, мне не доводилось слышать такой стройной и упорядоченной речи. Когда я попытался возразить, что он заставляет меня записывать вещи, которые мне и без того известны, то услышал длинную и подробную лекцию «о важности метода». По всей видимости, предполагалось, что та подушечка для булавок, которая служила мне вместо мозгов, не в состоянии вместить все необходимые детали.
Перечислив по пунктам все, что было нам известно, Пуаро перешел к тому, чего мы пока не знали, но надеялись узнать. (Я думал привести здесь оба эти списка, но потом решил, что не стоит утомлять читателя и приводить его в такое же раздражение, какое испытал я сам.)
Но, надо отдать Пуаро должное, записав под его диктовку все слово в слово и еще раз проглядев написанное, я ощутил, что и впрямь вижу теперь наш случай куда яснее: хотя из этого не следует, что он стал мне понятнее. Положив ручку, я вздохнул:
– Не очень-то мне хочется таскать с собой бесконечный список вопросов, на которые я не знаю ответов и не надеюсь когда-либо их найти.
– Вам не хватает уверенности в себе, Кэтчпул.
– Да. А что с этим можно поделать?
– Не знаю. Мне эта проблема не знакома. Меня никогда не беспокоит мысль о том, что я могу столкнуться с вопросом, на который не найду ответа.
– Вы считаете, что вы сможете ответить и на эти вопросы?
Пуаро улыбнулся.
– Вы хотите, чтобы я поддержал вашу веру в меня, раз уж в себя вы не верите? Mon ami, а ведь вы сами знаете гораздо больше, чем вам кажется. Помните, тогда, в отеле, вы пошутили насчет того, что все три жертвы прибыли в среду, как раз за день до убийства? Вы сказали: «Как будто приглашение на казнь получили, что-то вроде: «Пожалуйста, приезжайте в среду, чтобы мы могли посвятить весь четверг вашему убийству».
– Ну и что же?
– Ваша шутка основывалась на мысли о том, что убийство – это дело на целый день, что ехать днем на поезде, а вечером того же дня быть убитым – тут, пожалуй, устанешь! Убийца как будто не хочет
Пуаро пригладил свои усы, точно опасался, что они могли потерять форму от смеха.
– Ваши слова, друг мой, навели меня вот на какую мысль: поскольку акт убийства не требует от жертвы никаких усилий и поскольку убийца, вознамерившийся отравить нескольких человек, обычно не заботится об их благополучии, то почему же наш убийца не убил этих троих еще в среду вечером?
– Может быть, в среду вечером он был занят, – ответил я.
– Тогда почему не устроить так, чтобы жертвы приехали в отель утром или днем в четверг, а не утром и днем в среду? Ведь это не помешало бы нашему убийце разделаться с ними тогда, когда он это сделал, n’est-ce pas? В четверг вечером, между семью пятнадцатью и десятью минутами девятого?
Я изо всех сил старался сохранять терпение.
– Пуаро, вы слишком все усложняете. Если все жертвы были знакомы между собой – а мы знаем, что это так, – то у них могли быть причины для того, чтобы находиться в Лондоне две ночи подряд, и эти причины могли не иметь ничего общего с убийцей. Просто он предпочел убить их во второй вечер, потому что ему так было удобнее. Он не приглашал их в «Блоксхэм»; он просто знал, что они будут там, и знал когда. А еще… – Тут я остановился. – Нет, ничего. Это глупость.
– Расскажите мне вашу глупость, – велел Пуаро.
– Ну, если наш убийца привык все планировать подробно, то, может быть, он решил отложить их убийство на четверг из опасения, что в среду поезда могут прийти с опозданием.
– Возможно, ему тоже пришлось ехать в Лондон, из Грейт-Холлинга или откуда-нибудь еще. Возможно, что он – а может быть, она, ведь убийцей могла быть и женщина, – не хотел или не хотела совершать долгое, утомительное путешествие, а потом еще и три убийства в один день.
– Даже если так, убитые-то все равно могли бы приехать в четверг, разве нет?
– Нет, – просто ответил Пуаро. – Мы знаем, что они все приехали днем раньше, в среду. Вот я и подумал: возможно, сначала должно было что-то произойти, что-то, касающееся как жертв, так и убийцы? Если это так, то, возможно, убийце и не надо было ехать сюда с другого конца страны, возможно, он живет в Лондоне.
– Возможно, – согласился я. – Однако это длинное и витиеватое рассуждение приводит нас все к тому же: мы как не знали, что именно случилось и почему, так и не знаем. Припоминаю, что моя первичная оценка ситуации была примерно такова. О, кстати, Пуаро…
– Да, mon ami?
– Мне не хватило духу сказать вам об этом раньше, знаю, что вам это придется не по вкусу. Насчет монограммы на запонках…
– Oui?
– Вы спрашивали Генри Негуса про Пи Ай Джи. По-моему, инициалы этого парня – владельца запонок – совсем другие. Наверняка это Пи Джей Ай. Вот смотрите, – и я нарисовал монограмму на обороте одного из моих листков. Полагаясь на свою память, я как можно точнее воспроизвел положение букв на запонках. – Видите, буква «ай» посередине гораздо крупнее, чем обрамляющие ее «пи» и «джей»? Это популярный стиль монограмм. Самый крупный инициал обозначает фамилию и помещается в середине.