Ермак: Начало. Телохранитель. Личник
Шрифт:
О втором варианте я думал первое время после наказа деда: поступил в Иркутское училище, выпустился офицером, в Амурском полку получил полусотню, обучил ее, погеройствовал с казачками в китайском походе, в Русско-японской войне, и все рыдают от умиления, отправляют меня в академию Генштаба, чтобы я там все теоретически обосновал и ввел в войска повсеместно… Но на самом деле и здесь все упрется в военную бюрократию уже на полковом уровне, а может быть, уже на уровне сотника. При таком раскладе, если разрешит начальство, смогу организовать обучение полусотни по новым методикам, а потом в боевых действиях доказать эффективность такой подготовки, но дальше опять неизвестность. Захочет ли командование полка
Ну и третий вариант. Поступил в училище, закончил. Кстати, закончить тоже будет проблематично. Нет, не из-за знаний, а опять же из-за сословных противоречий. Вряд ли я стерплю унижения со стороны более высокосословных сокурсников. Точно кому-нибудь ряху начищу! А дальше прощай погоны! Из училища точно выпрут. Ладно, будем бить больно, но аккуратно, без телесных повреждений.
Все, отступления в сторону. Поступил, закончил, два года в полку и потом… Не знаю пока, как, но надо прорваться в Николаевскую академию Генерального штаба. Там во время учебы как-то выйти на русскую разведку и, зарекомендовав себя, постараться попасть на начало Англо-бурской войны представителем от Генштаба или под видом волонтера. Через доклады постараться доказать эффективность бурских засад, снайперского огня, действия малых групп в тылу врага, все это теоретически и методически обосновать и настаивать на создании экспериментальной диверсионно-разведочной группы хотя бы в полусотню казаков. А после обучения обкатать ее на боевых выходах в Китайском походе. А дальше как Бог даст!
В этом варианте без высокого покровительства нельзя. А на настоящий момент из всех покровителей у меня – атаман Селеверстов. Хотя и это уже не мало. Тем более дядя Петр, как я его сейчас называю, подтвердил, что он о моем поступлении в Иркутское юнкерское училище действительно разговаривал с наказным атаманом в Благовещенске. При этом наказным атаманом, оказывается, является военный губернатор Амурской области генерал-майор Беневский, который обещал посодействовать моему поступлению, если все будет хорошо. Вот такие вот планы!
Но в любом случае надо приучать окружающих к моей нестандартности и прущим из меня нововведениям в военной подготовке. Это я и начал делать почти три года назад. Мои мысли вернулись к событиям после смерти деда Афанасия.
Глава 7
Экзамен у атамана Селеверстова
Деда хоронила вся станица. Из других станиц также много казаков приехало. Я даже и не знал, что Афанасий Васильевич пользовался таким почетом и уважением среди амурских казаков.
После похорон казаки с кладбища потянулись в трактир Савина, где накрыли столы для помина за счет казны Черняевской сотни. Меня как единственного оставшегося родственника посадили за общий стол с казаками. Потом пошли поминальные речи. Много хорошего я услышал о деде Афанасии. Краем уха слышал, как жалеют меня казаки, рассуждая, что же делать теперь сироте. Об этом я тоже думал, так как не представлял теперь своего статуса. Что мне можно, а что нельзя по российским и казачьим законам.
В самом конце поминок из-за стола поднялся атаман Селеверстов и заявил, что он берет меня в свою семью до моего совершеннолетия, так как никого из родственников у меня здесь нет, и он обязан мне спасением от смерти своего сына Романа. Казаки за столом одобрительно загомонили.
Потом поднялся Савин и объявил, что за спасение от хунхузов его Ворона с лучшим
После такого заявления гомон казаков поднялся до небес. Некоторые стали подходить и хлопать меня по плечам, поздравляя с таким богатым подарком. Мне ничего не оставалось делать, как подняться и благодарить Ивана Митрофановича. Подарок действительно был царским. А если жеребенок пойдет в отца, то такому коню будут завидовать все казаки. Савин все потомство от Ворона продавал за очень большие деньги. Простому казаку такого коня было не купить.
Потом поминки закончились, и мы вместе с Селеверстовым вышли из трактира на улицу.
– Что, казак, дальше делать будешь? – спросил меня атаман, положив руку на плечо и разворачивая к себе лицом.
– До зимы еще месяца полтора, продолжу табун у Савина пасти. А дальше посмотрим, Петр Никодимович.
– Зови меня теперь дядя Петр или дядько Петро, я же тебя к себе в семью взял. – Селеверстов поправил фуражку на голове. – Жить у меня будешь или у себя?
– У себя, дядя Петро. Запасы продуктов есть пока. Готовить я умею. Одежды много осталось. Обслужить себя я смогу. Да и не хочется родной дом оставлять без пригляда. Нежилой дом быстро рушится.
– А не забоишься один-то в пади?
– А чего бояться? Мой дом – моя крепость!
– Ха… Крепость! Ну ты завернул, Тимоха! Хотя по сути верно: мы, казаки, в своем доме как в крепости бьемся, если враг пожалует. Ладно! Два дня тебе на обустройство хватит. Потом приедешь ко мне, будем думать, что с твоим наследством от хунхузов делать, а еще о твоей дальнейшей судьбе поговорим. Хотя уже сейчас тебе скажу: негоже приемному сыну атамана пастухом работать. Лучше бы ты у Савина дальше не пас его табун. Не к лицу мне! А то будут казаки гутарить, что куска хлеба для сироты не нашел!
– Как скажете, дядя Петро. Только что мне делать-то дальше?
– Приедешь через два дня, обо всем и поговорим.
Так закончилась моя пастушеская карьера у казака Савина, тем более что напуганный попыткой хунхузов угнать станичный войсковой табун купец нанял пастухами к своим косякам по два бурята, вооружив их до зубов. Да и станичный войсковой табун пасли теперь не мальцы-казачата, а матерые казаки, тоже вооруженные, будто на войну собрались.
Через два дня, проведя в своем хозяйстве ревизию, я приехал к Селеверстовым. Пообедав за общим столом, мы уединились с атаманом в горнице, где я передал ему на хранение дедово наследство в восемьсот рублей. Три коня со сбруей и все оружие, которое досталось мне после хунхузов, решили продать. Селеверстов ожидал выручить за все еще рублей четыреста. Говорил, что было бы больше, если бы все продавать в Благовещенске на ярмарке, но лучше туда с этим добром не соваться, чтобы не возникли лишние вопросы.
Себе я оставил только восьмизарядную винтовку Маузера, в которую буквально влюбился, и все патроны для берданки. Из-за маузеровской винтовки мы с Селеверстовым спорили до посинения, пока дядя Петро не сдался и не пообещал достать для нее патроны, и то только после того, когда решили, что половина от вырученных денег пойдет Селеверстовым за мое содержание «на довольствии» в их семье до моего совершеннолетия.
До зимы по уговору с атаманом я буду помогать им по хозяйству, благо мы с покойным дедом Афанасием уже все запасли для своего дома до весны. Также договорились с атаманом, что он возьмет меня зимой на ярмарку в Благовещенск и выделит из моих денег сумму для покупки книг. Мое стремление поступить в Иркутское юнкерское училище дядько Петро поддержал полностью и сообщил, что обещана помощь от наказного атамана Беневского, который был поражен моими подвигами в схватке с хунхузами.