Ермак. Том II

Федоров Евгений

Иванко, в цветной ферязи, опоясанный шелковым поясом, в шапке с красным верхом, учтиво поклонился хозяину:

– Прослышаны о твоем могуществе и богатстве и не миновали тебя.

Быстрые мышиные глаза тархана перебежали на татарина в парчовом халате. Казалось, они говорили ему: «Теперь сам видишь, сколь я могуч и славен!» Однако надменный гость не пошевелился, и еле уловимая насмешливая улыбка скользнула на его тонких губах.

Иванко приосанился и продолжал:

– Ходили мы в Китай, купили шелка и фарфор, и корень жизни –

женьшень, от коего старые молодеют и холодная кровь закипает. Были в Индии – предалекой стране, самоцветы выменяли, да в Рынь-песках ограбили нас разбойники.

– А бусы, запястья есть? – спросил тархан.

– Все есть; если повелишь, враз сюда со стругов доставим!

– Пусть люди несут.

Кольцо вышел с казаком, стражник подошел к ним. Он щелкнул языком и похвалил:

– Хороший покрывало дал мне, но у меня две жены, перегрызлись из-за него, как псы. Ох, горе мое, как усмирить их? Добрый купец, не дашь ли мне второй?

Иванко внимательно поглядел на стражника:

– Боюсь!

– Не страшись, щедрый гость. Никому не скажу.

– Это добро, – похвалил Кольцо. – А кто у тархана сидит? Повелитель какой? Тархан? Мулла?

Страж вздохнул:

– Горе наше. Не уезжает вторую неделю: жрет, пьет, разглядывает жен тархана, дани требует.

– А вы гоните!

– О, аллах милостивый, нельзя его гнать. Это – Кутугай, ближний Кучума. Он требует покорности и ясак соболями. А тархан жаден, забавляет его историями, а о покорности ни слова…

Кольцо задумчиво покрутил ус. «Дать ему алый платок, а Кутугая мы на струги сведем, может, позарится на добро наше», – подумал он.

Низко кланяясь, стражник сказал:

– Щедрый господин, теперь я пойду успокою своих жен, а страже велю пропустить тебя, когда только придешь…

Казак Трофим Колесо притащил на широкой спине большой короб. Иванко Кольцо вскрыл и извлек из него штуку алого атласа, ловко, по-молодецки, махнул рукой, и кипучей, жаркой волной перед тарханом взметнулись нежные складки тонкой легкой материи.

– Глянь, всемогущий властелин, сколь прекрасно и как ласково облечет женское тело! – Иванко провел ладонью по атласу. – А вот иной товар – радость для сердца прекраснейших женщин на земле! – И он стал быстро выкладывать и расхваливать зеркала, ларцы, ожерелья, монисты, банки с пахучими мазями.

Кутугай презрительно кривил губы, а глаза его полны были насмешки. Он, как стервятник на кургане, сидел не шевелясь. Все эти кольца, зеркала, ленты его не прельщали; глаза его потускнели и были безучастны.

Кольцо выхватил из короба цветные, тисненные золотом кожи и хлопнул ими одна о другую. Посланник Кучума неуловимо перевел взгляд на свои мягкие, зеленого сафьяна, сапоги. Они потускнели, пообтерлись. Ханский сборщик огорченно вздохнул.

Тархан рылся в дешевых зеркалах, лентах, прижимал к груди цветные кожи и сладостно шептал:

– Я буду платить вам лучший соболь. Ох, какой соболь! Неси еще товар, мне надо много, очень много, я имею двенадцать жен, и одна из них – золотой месяц на небе.

Иванко полез в карман, достал кожаный кисет. Потряс им и высыпал на ладонь яхонты, смарагды, изумруды. Искрометным огнем блеснули камни.

Тархан потянулся к самоцветам.

Серьезным тоном Кольцо предупредил:

– Осторожней, великий господин, это не просто камни! Они талисманы: одни из них приносят ненависть, другие помогают, если украсить ими грудь красавицы, воспылать страстью к мужу.

– Ах, купец, давай мне такой! – сгорая от нетерпения, воскликнул тархан, и в его мышиных глазках сверкнула жадность.

– Вот он, всемилостивый, – показал Кольцо на яхонт, сыпавший маленькие молнии, когда его поворачивали перед светильником. – Это чудодейственный самоцвет. Но сила его велика только тогда, когда сам обладатель талисмана украсит грудь той… самой желанной.

– Аллах, ты посылаешь мне великое испытание! – возопил жирный тархан. – Что делать мне, если Юлдуз-хатун третью неделю не допускает меня взглянуть на ее лицо! Пусть будет так: идем, ты возложишь самоцвет на мою любимейшую жену.

Он повел Иванку в соседний рубленый дом. И там в углу, за коврами, шла самая ожесточенная перебранка. Тархан положил пухлые руки на живот, предупредительно посмотрел на Иванку:

– Ты слышишь, это щебечет она, моя козочка! – с умилением сказал он. – Юлдуз, моя услада, я пришел к тебе…

– Пошел прочь, плешивый ишак! – капризно закричала певучим голоском жена. – Ты надоел мне!

Кольцо поперхнулся от смеха, но овладел собой.

– Юлдуз-хатун, ты не знаешь, кто вошел со мной? Тут купец, который принес самые красивые перстни и самоцветы.

– Что же ты раньше не сказал мне! – недовольно выкрикнула женщина и распахнула ковер.

Иванко обомлел, вытаращил глаза – такую красавицу он видел впервые.

– Ах, что я наделала! – Торопливым движением она закрыла лицо, но казак успел заметить темный пушок на ее вздернутой пухлой губе, белые зубы и нежный подбородок. Кольцо прижал руку к сердцу и не знал, что сказать. Из-за ковра в него впились пять пар жгучих глаз, но ярче всех горели глаза Юлдуз. Он достал самоцветы и разложил на куске черного сукна. Жена тархана не в силах была оторваться от сверкающих камней.

– Давай ей, давай, – торопил тархан. – Не видишь, что ли, как сияют ее глаза!

Иванко взял крупный яхонт и приложил его к груди красавицы.

– Пусть принесет он тебе счастье и любовь! – сказал он по-татарски. – Счастлив твой муж, что в доме своем имеет такой алмаз.

Она вздохнула и, лукаво прищурив глаза, шепнула казаку:

– Он счастлив, но как несчастлива я…

Тархан пыхтел. Он любовался женой и камнем.

– Эх, где моя молодость, – сказал он. – Я хорошо скакал на коне, был любим женщинами, потому что был силен, ой, как силен!..