Ермак. Том II
Шрифт:
Кормщик Пимен встал рядом:
– Верное слово сказано: ведет нас дело, а не грабеж!
– Какое такое дело выискалось? – запальчиво прокричал в ответ Копыльце. – У казака одна удаль и потеха – за зипунами сбегать.
– А я вот хочу Руси послужить! – сказал Пимен.
Артем Задери-Хвост хвать его за бороду.
– Боярам да купцам задумал служить? – заорал он. – Я тебе послужу, схвачу топор да по днищу. Вот и плыви тогда на стругах.
Пан ухватил за руку Артема – хрустнула кость.
– Не тронь кормщика! Без него и тебе тут грош цена.
– Браты! – злее
Тут уже поп Савва не удержался и рявкнул во всю могучую грудь:
– Браты, слухайте меня, шатость до добра не доведет. Кто, как не атаман, сделал нас силой. Не забывайте, други, среди врагов мы!
– Катись ты, долгогривый. Брысь отседова! – закричали смутьянщики.
Поп засучил рукава, стиснул кулаки:
– А ну-ка ты, орясина, тронь только! Выходи, померяемся! – Глаза Саввы стали злы, колючи. Расправил плечи, борода рыжим парусом – диковинный силач. – Я те за порух товариства башку оторву! – погрозил он Артемке.
– Зачем зашли в такую даль? – закричал рязанский Куземка Косой. – Плыли-плыли и заплыли на край света. Не хочу пропадать. Гляди, браты, от невзгод голова сивой стала!
– Это верно! – закричали сразу десятки голосов. – Пропада-а-а-мм!..
– Вши заели!
– Раны замучили!
– На Русь!
– Эко просторы, земля без конца-краю, а нас горсть. Растопчут татары!
Люди горячились, злобились. Позади, в толпе, эти речи сдержанно слушал Ермак. Ватага зашумела яростней, в людской толчее кто-то с рывка ударил атамана Грозу в бок кулаком.
Атаман вскинул руку:
– Станишники, аль я вместе с вами к Астрахани не ходил? Кто по горячему палу шел без воды пять дней? Кто мстил за слезы русские? А кто все предал? Я, что ли? Ермак? Иванко Кольцо? Дешево расценили, мы не продажные.
– Не продажные! – поддержал Савва. – Мы волей избрали их атаманами!
В круг напористо протолкался Ерошка-солевар с белесыми бровями. Ростом малый, а сильный и злой. Схватил с головы шапку – и оземь:
– На грабеж, что ли, шли? И кого грабить? Татарские мурзаки с ордой налетают на Русь и бьют. Кого бьют? Мужиков, женок, ребят малых наших. Строгановы за крепкими стенами отсидятся! Нет, родимые, мы с Камы тронулись вольности искать. Триста лет мы в татарском ярме ходили, сбросили его. Дале идти надо, на простор…
– Долой его!.. На Волгу, на Дон радости хлебнуть, родной сладкой водицы испить!
Грудь с грудью сошлись, кругом взбешенные лица. Ерошка-солевар кричал обидчику:
– Привык жировать с кистенем на разгульной дороге. А ты попробуй, трудом помозоль руки! Чую, Ермак на светлую дорогу тянет. И куда ты на Русь пойдешь, пустая головушка? Против течения тебе скоро не выгрести, а тут Тавда станет! На Камне, чай, на горах снег скоро ляжет!..
– Не слушай его, уговорщика, браты! – злобился Петро Копыльце. – Подай нам сюда атамана. Кто наших на Серебрянке в прорубь пометал? Он – жильный зверюга! Его самого в куль да в омут!
– Где он? Пусть сунется. Я первый его саблюкой по башке!
– А ну-ка, ударь! – осадил буйного властный голос. Ермак сильным движением раздвинул толпу, выхватил из ножен тяжелый меч.
Горлопаны шарахнулись в стороны: вот крякнет и пойдет Крестить булатом! Атаман взялся за лезвие и рукоятью протянул меч Копыльцу:
– Эй, удалой, сорви-башка, руби голову своему атаману.
Петр Копыльце побледнел, стоял опустив руки.
– Ну, чего же притих? – громовым голосом спросил Ермак. – Али слаб разом стал?
– Да что ты, батька? – пролепетал Артемка. – Да нешто мы… Так только, покуражились. Аль такого николи не бывало на казачьем кругу?
Атаман бросил меч в ножны и отвернулся от смутьяна.
– Казаки! – обратился он к вольнице. – Я выбран громадой и веду войско, а не баранье стадо. Что губы распустили, из-за чего перегрызлись? Атаманы, сотники в спорки схватились, в муть гущи подбавили. Где ваша воинская рука? – Гневным взглядом Ермак повел по толпе.
Казаки притихли, понурясь стояли младшие атаманы и сотники.
– Слухай меня, войско! Вот крест святой, – Ермак перекрестился. – Или пойдете, как воины, или всех до одного смутьянов на осине перевешаю! Не дам русские хоругви позорить, над воинской честью надругаться. Войско! Все слухайте: за трусом смерть приходит! Уходить отсель, когда полцарства повоевали и до Кучума рукой подать… Да что вы, шутки шутковать? Погибели хотите? Надо вершить до конца затеянное! Не о себе пекусь, об отчизне, о каждом из вас. И куда отходить? На старой дороге – бесхлебье, а по новой – по Тавде – не выходит. Дуроплясы только могут звать на белую гибель. Морозы, горы, и нет пути в эту пору. И пристало ли унывать нам, коли бьем ворога? И ведомо вам, что не все Кучуму преклонны. Есть народы, что чают избавиться от хана…
Иванко Кольцо согласно кивал головой: «Что скажешь против слова батьки? Правда в нем!» Незаметно толкнул Савву в бок:
– Притихли люди, пробрало?..
– Проберет, – тихо ответил поп. – Умеет; не мытьем, так катаньем… Так и надо, коли взялся за гуж!
Ермак продолжал:
– Выбран я коренным атаманом. Чуете?
– Чуем! – в один голос отозвалась дружина.
– И говорю я вам – волен я в ваших жизнях. Помыслы ваши и мои едины суть будут: идти на Кучума! Атаманы и сотники, в походе не грызутся воины! Дружина сильна единодушием. Тот, кто нарушил воинскую клятву, вносит смуту и шатость, того, не мешкая, всенародно казнить. Пусть знает каждый, что его ждет за измену! И еще говорю вам – утром плывем дальше, на восход. Будет так, как сказано!
Копыльце завыл, как волк в морозную скрипучую ночь. Его и других сомутителей повязали и увели в лес. Никто не перечил.
Иванко Кольцо подумал взволнованно: «Страховито! Батько кровью умывается! – И тут же себе ответил: – А как иначе? Пусти повод – разбредутся».
На синем рассвете погасли костры. Дружина убралась в струги. Подняли паруса и поплыли по желто-мутному Тоболу к буйному и широкому Иртышу.
В улусах – тишина, пусто. Откочевали татары на пастбища, а вогулы и остяки бродили по лесам. На привалах конопатили струги, смолили. Кормщик Пимен всем верховодил. У каждого струга было свое имечко, и его ласково называл старик.